АК: Как пройти в Белый дом с пистолетом, я не очень понимаю.

КБ: Он же звенит.

АК: Да, конечно. Я в таком же точно кабинете сидел, как Боря, на том же самом этаже, в том же самом здании. И я отвечал за приватизацию – а не Боря, и по Стойленскому ГОКу – если уж куда-нибудь Иванишвили пришел бы, то ко мне, а не к Боре, который отвечал не за Стойленский ГОК, а за ТЭК. А Стойленский ГОК – это металлургия.

КБ: Там был Новооскольский металлургический комбинат, но не важно.

АК: Новооскольский – тоже не Борин. Иванишвили пришел бы ко мне. Ко мне никто, подчеркиваю, никто не приходил с пистолетом, ни разу за всю мою деятельность на ниве приватизации. Мне никто ни разу не предлагал взяток – честно. И мне никто ни разу не угрожал. Никогда.

ВФ: Как легко было работать. А как же история с Гусинским и «Связьинвестом»?

АК: Они – угрожали. Но тюрьмой, посадкой, а не убить. Угрожали, что будут заниматься мной, что все равно что-нибудь накопают.

КБ: Мне однажды Гусинский сказал: вот сейчас придешь домой и увидишь, что о тебе будет Киселев рассказывать. У компании, которую я купил, лежало пять миллионов в банке Гусинского, и этот банк накрылся. Я пришел и сказал: все понимаю, совершенно не тороплю, не говорю «завтра отдай», но давай реструктурируем, давай – график, отдашь чем-то, может, недвижимостью. А он сказал, что это нечестно и что он мне сейчас покажет. Я это рассказал Аркадию Островскому, и он пошел проверять у Гусинского. И Гусинский сказал: нет, ну я не совсем это говорил, контекст был другой. Какой другой может быть контекст?

ВФ: Так Киселев выступил в итоге?

КБ: Нет, нет.

ВФ: То есть это была просто угроза.

КБ: В итоге мы договорились. Компанию, в которой у нас было пятьдесят с чем-то процентов, мы разделили на две части: одна часть со зданием ушла к нам, а вторая часть с деньгами осталась у менеджмента, который думал, что Гусинский потом их обогатит этими пятью миллионами. Вернул – не вернул, я не знаю. Мы довольны этой сделкой, конфликта в итоге не было.

ВФ: Вернемся к нашей теме. Каха называет слом путинской модели началом политического процесса в России.

КБ: Восстановлением.

ВФ: Как это может происходить?

АК: Нужно осуществить давление на российские власти, чтобы они обеспечили нормальные выборы.

ВФ: Это должен сделать Запад?

АК: Я пока другого источника давления не вижу. У Запада наконец появился рычаг давления на Путина. Это санкции. И этот рычаг нужно использовать по полной программе. Я уверен, что разговор разменов – это разговор, который понятен Путину, и он в этот диалог вступит.

ВФ: А вы, Каха, как думаете?

КБ: С одной стороны, эволюционно – это правильно. Запад, рычаг, то-се. Но тут легко обмануть. Нужно 10 тысяч наблюдателей прислать, чтобы выборы проконтролировать.

АК: Это вопрос понятийный. Ты считаешь, что провел честные выборы, а мы считаем, что не провел, поэтому санкции снимать не будем. Ты мне не рассказывай сказки, ты проведи так, чтобы мне понравилось.

Есть же простой понятный критерий. Например, выборы считаются честными, если их признала оппозиция. Пускай Немцов, Навальный, Ходорковский признают результаты.

ВФ: «Поздравляем партию „Единая Россия“ с заслуженной победой на выборах».

АК: Тогда санкции снимаются.

КБ: Или наоборот. Оппозиционеры сидят в своих европейских офисах и говорят: «Это не выборы». Нет, ну так не будет. Но другого рычага, который принудил бы власти провести выборы, конечно, нет. Другим рычагом могло бы быть всенародное восстание.

АК: Которого пока не видно – по социологии.

КБ: Его не видно, потому что его никто не делает.

АК: Чтобы возникла социологическая ситуация, нужен кипеш, который создается на выборах. А на выборы оппозицию не пускают в самом начале забега. И дальше происходит междусобойчик с ЛДПР, «Справедливой Россией» и так далее.

ВФ: Фидель Кастро не стал дожидаться, пока Батиста объявит честные выборы.

КБ: И Владимир Ильич не стал дожидаться.

АК: Владимир Ильич и Фидель Кастро могли жить в условиях эмбарго и санкций. А Путин жить в условиях эмбарго и санкций не хочет и, похоже, не может. Если он скажет: «Окей, выборы прошли, вы их не признаете – дело ваше», то Запад будет ужесточать санкции.

ВФ: Но он-то хочет построить диалог на своих условиях. Снимите санкции – иначе я сейчас разбомблю южную Украину.

АК: Ну разбомби. Но тогда мы будем ужесточать санкции. Введем эмбарго на российскую нефть.

КБ: Логика событий такова, что нагнетание обстановки на руку России. В итоге в Россию придет демократия. Какая доля России в мировом ВВП? 6 %?

АК: 3,5 %. Население – 2 %, а ВВП – 3,5 %.

ВФ: Гитлер был в лучшей ситуации, у него была бо́льшая доля в мировом ВВП.

КБ: Исключение 3,5 % из мирового оборота никому не приятно.

АК: Из какого мирового оборота? Кто ее собирается отключать?

КБ: Эмбарго.

АК: Так эмбарго – на нефть.

КБ: Эмбарго на нефть означает эмбарго фактически на все. Если у тебя нет доходов от нефти, ты не покупаешь турбины у General Electric, не покупаешь шоколад, который делают в Цюрихе из какао-бобов, выращенных в Гане…

АК: Покупаю – просто чуть меньше. Там не о 3 % идет речь, а об одном.

ВФ: Для кремлевской столовой деньги найдутся.

КБ: Это как в Северной Корее было при покойном отце нынешнего лидера: крупнейшая статья импорта – французские вина.

АК: У Сорокина в «Дне опричника» Россия экспортирует что-то совсем маргинальное.

КБ: Сорокин – гений. Безусловно. Он все предсказал.

ВФ: Или не Сорокин предсказал, а они действуют по его сценарию.

АК: Особенно мне нравится танец в бане – «Гусеница».

КБ: Он не только в «Дне опричника» гений. В «Голубом сале» Ахматова снесла яйцо. Или сбор внуков писателей – это чистый Сорокин. Внук писателя Толстого оправдывает ГУЛАГ. А Достоевского – еще что-то.

АК: Так оно и случилось.

ВФ: А что вы думаете про Кахину концепцию демократической трансформации России через коалицию национально-освободительных джихадистов, демократов и левых – с последующим распадом?

АК: Она в той же степени технологична, что и моя теория Запада как рычага. История знает случаи, когда радикальные исламисты соединялись с европейскими левыми радикалами. Это естественный союз.