Наступившие так быстро после больших побед, эти катастрофы казались думающим умам знаком Божественного недовольства. В ранней версии своей поэмы, «Видение о Петре Пахаре», возможно, написанной в следующем году, Уильям Ленгленд приписал их семи смертным грехам – гордыне, роскоши, зависти, гневу, алчности, чревоугодию и праздности – в которые, пресыщенные награбленным за время французских войн, впали его соотечественники. В особенности досталось греху скаредности и наживы – леди Мид[405], аллегорично представленной соблазнительной, но злой девой:

И когда Мид была привлечена к суду и найдена виновной в развращении королевства, Ленгленд заставил Разум произнести проповедь с крестом перед королем:

Хотя поэт заклеймил как двор, так и город и, на самом деле, весь народ, он ни разу не позволил себе поносить или даже критиковать короля. Для Ленгленда, как и для большинства англичан того времени, Эдуард был выше всяких упреков. Он изобразил его в своей поэме как куртуазного, милосердного и справедливого правителя, досконально честного в выслушивании обвинений против леди Мид и только порицающего ее и наказывающего изгнанием из королевства, тогда как обвинение против нее было полностью доказано и находилось вне всяких сомнений со слов ее обвинителя Совести. При этом у Эдуарда имелась и ахиллесова пята, о которой хорошо знали близкие к нему люди. Для соседа Эдуарда по Виндзору, ректора Рейсбери – восторженного хрониста его царствования, – казалось, что нет на всем свете земли, которая произвела бы монарха «такого благородного, такого великодушного, такого удачливого, благоразумного и рассудительного в совете, любезного и вежливого в искусстве речи, сострадающего несчастным и щедрого в дарах и дарованиях и расточительного в тратах». При этом даже восхищенный де Муримат вынужден был согласиться, что «он не контролировал, даже в старости, распутные желания плоти». Терпимый к другим король был прежде всего снисходителен к самому себе. Именно этот недостаток самообладания подавал пример все остальному двору. В сборнике правил, написанном примерно в это время, английский доктор церковного права предостерегал священников, чтобы, слушая исповедь любого рыцаря, они не справлялись, «мучает ли его гордыня, или совершил ли он адюльтер или какое-либо другое распутство, поскольку они все суть погрязли в этом, а также пренебрегает ли он своей женой»[406]. Ибо именно в этом современный Камелот в Виндзоре и Элтеме походил на литературный идеал, по образу которого он сам себя и создал.

«Милостивый и добрый, приветливый и вежливый по отношению ко всем», как описал его де Муримат, Эдуард не являлся железным человеком подобно своему деду. Его главной целью было доставить себе удовольствие и превзойти остальных, и, будучи способным, смелым и исключительно энергичным и обладавшим огромным обаянием, он в этом полностью преуспел. Но проблемы начались, когда он стал более и более склонным двигаться по пути наименьшего сопротивления; обещать, а когда выполнение обещания становилось невозможным, уклоняться и увиливать. В это время то ли потому, что он желал получить временное преимущество, то ли из-за какой-то необъяснимой невнимательности, он стал делать фатальные ошибки. В феврале 1361 года, имея четверых сыновей французского короля в качестве заложников на своей стороне, он открыл парламент, который ратифицировал договор в Бретиньи, сначала отправившись к Вестминстерскому аббатству, где Симон Ислипский, архиепископ Кентерберийский отслужил большую мессу в честь Святой Троицы. При этом одно из существенных условий, за которое Англия боролась почти четверть века, осталось нератифицированным, по очевидной причине французской задержки в исполнении выплаты обещанного выкупа и передачи определенных городов и территорий, оговоренных по договору. Окончательная дата, зафиксированная для обмена взаимными отказами в претензиях на сюзеренитет, была 1 ноября 1361 года. При этом когда за два дня до этого французские посланники прибыли в Англию, им было сказано, что король не готов отказаться от своих претензий на французскую корону, пока не будут выполнены все условия договора. Посланники, таким образом, отказались объявить об одностороннем отказе своего короля от сюзеренитета над Аквитанией[407]. В результате самое важное достижение этого мира было потеряно, а вопрос об окончательном сюзеренитете был оставлен без решения, испортив таким образом будущие англо-французские отношения. Без решения этого вопроса для Англии была бесполезной как передача территорий, так и огромный вьжуп, даже если когда произошли задержки в графике выплат, а один из французских заложников королевской крови – ему было дано временное разрешение навестить свою жену в Булони – нарушил свое слово и не вернулся[408], король Иоанн благородно сдался опять в плен. Вернувшись в Англию в начале 1364 года, возможно, не без облегчения сменив свое собственное опустошенное войной и бедностью королевство на роскошь и блеск английского двора, он умер там этой же весной в возрасте 45 лет.