В следующий раз кто-то тряс его за плечо и звал, и Адриан удивился, как это Алекзайн умудряется трясти его за плечо, когда он тут, а она — неизвестно где. И всё же он вяло отмахнулся от того, кто его тормошил, — ему по-прежнему ужасно хотелось спать, и по-прежнему всё болело, ему было неприятно и больно, когда к нему прикасались. Но тот, кто нарушил его долгожданный покой, был безжалостен: Адриана поставили на ноги и опять повели вперёд. Он едва не захныкал от обиды (ну когда, когда его все оставят, наконец, в покое!), но в последний миг вспомнил, кто он и где он, и сдержался. Он — Адриан Эвентри, и он в плену в замке Эвентри. В своём собственном замке. И он не будет хныкать и жаловаться. Нет.

Он вскинул голову, так высоко, как мог, и тут его вытащили на свет, и ему почудилось, словно по его глазным яблокам ударили кузнечным молотом. Адриан покачнулся и, вскрикнув, прикрыл лицо локтем — но его руку рывком опустили, заломили, и потащили его вперёд.

И тогда он почувствовал злость — такую глубокую, такую испепеляющую, какой не испытывал никогда в жизни.

— Да хватит уже, пустите меня! Я могу идти сам! — закричал он со всей силой и всей яростью, какие только мог вложить в крик. И с ужасом, переходящим в панику, понял, что сейчас расплачется, опять расплачется, как маленький, если они его не отпустят.

И в этот самый миг в мешанине голосов, движущихся теней и рваных пятен света услышал ровный и ясный голос:

— Пустите его.

Руки на его плечах и локтях неохотно разжались. Адриан запоздало дёрнулся, так, как будто бы вырвался сам, и подумал, что, наверное, выглядит ужасно глупо. Он пошатнулся, чуть не потерял равновесие, но кто-то придержал его — совсем не так, как придерживали стражники или Топпер Индабиран, когда вёз его, связанного, на своём седле. Нет, рука, которая придержала его сейчас, была совсем другой, совсем… такой мягкой, хотя и крепкой, такой тёплой и надёжной, такой…

— Том? — прошептал Адриан, и слёзы всё-таки потекли по его щекам — слёзы облегчения, радости и вины. «Прости меня, Том, я снова набедокурил, я так виноват…»

Молодой мужчина с гладко выбритым, красивым лицом, со спадающими на лоб тёмными волосами, с маленьким родимым пятном в уголке левого глаза, которое почему-то совсем его не портило, обернулся через плечо и сказал, всё ещё держа Адриана за плечи своими сильными тёплыми руками:

— Вы в своём уме, Индабиран? Он же ещё совсем ребёнок!

Голос у него был выше и чище, чем у Тома. Он был моложе Тома. Тоньше, изящнее, мягче Тома. Том ходил в бесцветных обносках, а на этом человеке была лиловая куртка и тёмно-фиолетовые брюки, заправленные в высокие сапоги, и ярко-белая сорочка, и лиловый плащ с белой подкладкой. И всё же это был Том. Каким-то непостижимым образом это был Том. Хотя у Тома, насколько помнил Адриан, не было маленького родимого пятна в уголке левого глаза.

Одна из тёплых крепких рук отпустила его плечо и взяла Адриана за подбородок. Он не попытался отнять голову, и несколько мгновений человек, похожий и не похожий на Тома, пристально смотрел ему в лицо. Потом его рука выпустила подбородок Адриана и быстрым движением прошлась по его щеке, убирая пряди, прилипшие к мокрой коже.

— У него жар. Вы гоняетесь за ним по всему Бертану, а когда наконец поймали, делаете всё, чтобы сжить со свету. Не могу не оценить ваше рвение, но нельзя же быть таким кретином. Что толку от мёртвого заложника?

— Милорд…

Адриан увидел лорда Топпера, такого же большого и массивного, как и прежде, только теперь без доспехов, смущённо переминавшегося с ноги на ногу перед юношей, который был вдвое его моложе и которому он мог бы переломить хребет одним ударом. Этот юноша, казалось Адриану, похож на принца из сказки. В далёких странах, рассказывала ему няня, есть короли, а сыновья королей называются принцы, они всегда очень красивы, ходят в шелках и никогда не воюют, если только им не нужно спасти свою возлюбленную от дракона. Адриан не знал, кто такие драконы. Няня умерла от чёрной оспы и не успела рассказать.

— Милорд, я полагал, что важнее всего надёжность…

— Вы всерьёз думаете, что этот мальчик сбежал бы от вас, если бы вы не посадили его в темницу? В таком состоянии? Если вы столь дурного мнения о ваших часовых, Индабиран, велите их повесить, и дело с концом.

— Мы так долго его искали, — краснея от стыда и гнева, сказал лорд Топпер. — Вы сами знаете, лэрд Рейнальд, как он важен. Я решил…

— Хвала Мологу, теперь я здесь, и решаете не вы, — отрезал принц в бело-лиловом плаще, и его ладонь наконец отпустила лицо Адриана, а другая рука оставила его плечо. Адриану стало неуютно, ему было так хорошо чувствовать эти надёжные тёплые руки. — Касприн, немедленно отведите мальчика в нормальное помещение. Какая-нибудь из спален в замке вполне подойдёт. Проследите, чтобы там был камин, и велите хорошенько протопить. Положите его в постель и немедленно пришлите к нему лекаря. А вы, Индабиран, — сказал он лорду Топперу, когда кто-то взял Адриана под локоть и повёл в сторону, — молитесь вашим богам, чтобы парень не умер. Судя по его состоянию, до этого недалеко. Сколько вы продержали его в подземелье?

Ответа Адриан не услышал и не особенно этому огорчился. Он понял только одно: в темницу он не вернётся. Крыса может быть совершенно спокойна за неприкосновенность своих угодий. Он жалел только о том, что не мог ей об этом сказать, и ещё о том, что так и не узнал, жива она ещё или нет.

С этой тревожной мыслью Адриан Эвентри тяжело вздохнул и наконец потерял сознание.

Когда он открыл глаза и увидел над собой тёмно-бордовый прямоугольник балдахина с силуэтом орла, вышитого золотистой нитью, первой его мыслью было: «Анастас меня убьёт!» Он однажды уже просыпался вот так, в этом самом месте, и именно с этой мыслью. Тогда он тоже болел — но не оспой, нет, это была не оспа, просто он слёг с простудой, и мать велела перевести его в отдельные покои, чтобы он не заразил младших. На время болезни ему отдали комнату старшего брата, а самого Анастаса временно переселили к Ричарду. В то утро Адриан открыл глаза и подумал, что Анастас, должно быть, страшно зол на него за то, что он так бесцеремонно вторгся в его владения. Во всяком случае, Адриан на его месте злился бы ужасно. И когда в тот же день Анастас заглянул навестить его и поймал его затравленный взгляд из-под натянутого на самый нос одеяла, то даже не стал ничего спрашивать, только взъерошил ему волосы и сказал странным, непривычно низким голосом: «Ну и дурачина же ты, братишка».

Но всё равно даже теперь, через несколько лет, когда Адриан снова проснулся в этой комнате, первая его мысль была точно такой же.

А второй мыслью было: «Я дома!» Он ведь знал, он помнил этот балдахин, и гобелен со сценой соколиной охоты на противоположной стене.

А потом он вынырнул из дрёмы, перевитой смутными то ли снами, то ли воспоминаниями, и проснулся окончательно.

Ставни были закрыты, и в комнате, ещё недавно принадлежавшей Анастасу Эвентри, царил сумрак, разрываемый красноватым светом пламени, потрескивавшего в камине. Адриан медленно выполз из-под тёплого стёганого одеяла, оглядываясь так, словно видел это место в первый раз. Нет сомнений, гобелен тот же самый. И стол с резным креслом у окна. И небольшой комод у стены. В прошлый раз, когда Адриан проснулся в этой комнате, Анастас сказал, сразу после того, как взъерошил ему волосы: «А вот если в комод полезешь — точно прибью». После такого заявления Адриан, прежде не обративший на скучную мебель никакого внимания, немедленно полез в комод, едва дождавшись ухода брата…