Она подумала об отце и решила, что, скорее всего, он уже уехал. Рамон никогда не задерживался на одном месте слишком долго. Неожиданно она ощутила затылком, что кто-то на нее смотрит. Она заправила завиток волос за ухо, но не отважилась оглянуться. Заерзав на скамейке, она подумала, что в силе этого взгляда есть нечто знакомое — приятно знакомое. Представив, что, может быть, это отец смотрит на нее с улицы, не желая быть увиденным, она почувствовала внезапный прилив храбрости и обернулась. Полными надежды глазами она сквозь зимний туман оглядела толпу незнакомых лиц, но никого не узнала. Она разочарованно вздохнула, посмотрела на часы и решила, что пора возвращаться к машине.

Опустив взгляд на тротуар, она брела по улице, раздумывая над проблемой предстоящего Рождества. Вернувшись к автомобилю, она обнаружила, что шофер уснул, и постучала в окно. Он мгновенно очнулся, отпер замок и вышел, чтобы открыть для нее дверь. Но Федерика уже заметила письмо и самостоятельно уселась в машину. Она распорядилась доставить ее домой и трепетной рукой взяла конверт с ее именем. Почти наверняка это было очередное послание отца, поскольку он не знал ее имя по мужу, и ни один из ее знакомых не использовал бы фамилию Кампионе. Раскрыв конверт, она так жадно впилась глазами в напечатанный текст, как будто это было послание от самого Бога.

«Разве может тиран править свободными и гордыми иначе, чем подавляя их свободу и попирая их гордость? Если есть у вас забота, от которой должно избавиться, то, скорее всего, это забота, избранная вами, но не та, что возложена на вас. И если есть у вас страх, который следует рассеять, то причину этого страха ищите в собственном сердце, а не в руке, дрожащей от него».

Она ощутила, как ее щеки охватывает жар стыда.

— Остановите машину, мне нужно выйти, — внезапно приказала она.

— Что, прямо сейчас? — воскликнул шофер, глядя на нее в зеркало.

— Сейчас, — повторила она.

— Да, мадам, — ответил он, не скрывая своего изумления. Он свернул на тихую улочку и припарковался у обочины. Федерика распахнула дверь и вышла на мокрый тротуар. Она быстро шла по дороге, пока не нашла маленькое кафе. Зайдя в него, она присела за столик, заказала чашку чая и в ужасе уставилась на записку. Неужели у нее совсем нет гордости? Действительно ли ее жалкое положение вызвано собственной слабостью и бесхарактерностью? Является ли в действительности Торквилл, человек, которого, как ей думалось, она любит, тираном, контролирующим каждый ее шаг?

Она так слепо барахталась в невзгодах, испытывая к себе исключительно жалость, и никогда даже не смела помыслить, что ее спасение полностью находилось в ее руках. Повиновение оказалось для нее более привычным, чем противодействие. Сейчас она раболепствовала из-за недостатка внутренней силы. Она задумалась и снова перечитала эти строки, внезапно все стало очевидным. Уставившись в свой чай, она беспощадным лучом истины осветила свое замужество. То, что она увидела, устрашило ее. Она позволила Торквиллу полностью контролировать все стороны своей жизни — от одежды, которую она носила, до людей, с которыми она общалась. С горечью вспомнила она, как ловко удерживал он ее от поездок домой в Польперро. Один за другим припоминала она все его постепенные шаги, предпринятые к завоеванию полной диктатуры. Ее любви оказалось ему недостаточно, он пожелал и ее свободы. Сэм оказался прав. Ей хотелось бы набраться тогда храбрости и взять его протянутую руку помощи. Даже Артур предупреждал ее, но она ничего не желала слушать.

Когда уже в конце дня она возвратилась домой, Торквилл отсутствовал. Она открыла холодильник, достала бутылку грейпфрутового сока и затем поднялась наверх, чтобы набрать в ванну воды. В приступе решительности ее тело охватила дрожь. Она отправится на Рождество в Польперро, независимо от того, понравится это Торквиллу или нет. В сущности, она приготовилась к восстанию. Она разделась и надела пеньюар, продумывая, что собирается ему сказать. Все казалось простым, но она боялась, что, когда встретится с ним лицом к лицу, ее горло сдавит привычный страх.

Затем она запаниковала, что он может применить новую уловку, припомнив его угрозу увезти ее на Маврикий, и сжалась в приступе отчаяния. Она все равно не скажет… Федерика задумалась вдруг о том, что даже не имела ежедневника, всегда разрешая ему планировать все самому. Ей следует быть настороже, чтобы он не смог больше ею манипулировать. Она спустилась вниз, в его кабинет, и начала открывать все ящики в его письменном столе. Там все было педантично разложено по местам, даже карандаши лежали аккуратным рядом, заточенные до одинаковой длины, хотя ими вряд ли пользовались. Ничего не обнаружив в столе, она продолжала обыск в шкафах, но снова ничего не нашла. Ни билетов на самолет, ничего. Она бросилась наверх, в большую гардеробную комнату, где начищенные до блеска туфли, каждая пара которых была снабжена аккуратными распорками из красного дерева, выстроились парадными шеренгами.

Внезапно целью ее поиска стал не ежедневник, а что-либо еще, будто она вдруг сразу выросла и получила наконец способность видеть мир вне пределов кокона, изобретенного для нее мужем. Ее пальцы лихорадочно обыскивали карманы его пиджаков и брюк, развешанных идеальными рядами на деревянных плечиках. Сердце Федерики тревожно стучало, поскольку она понимала, что он может появиться в любую минуту. Неутоленное любопытство привело ее к его прикроватной тумбочке, где ее пальцы нащупали квадратную книжку. Она достала ее и раскрыла. Это оказалась записная книжка в кожаном переплете, страницы которой от руки были заполнены перечнями необходимых дел. На первой странице лежала поляроидная фотография молодой женщины, сидевшей в обнаженном виде на стуле с бесстыдно раздвинутыми ногами и улыбавшейся с осознанием силы своих сексуальных чар. Сердце Федерики сковал лютый холод. Она узнала лицо и тут же вспомнила ситуацию, при которой было сделано это фото. Но почему же ей понадобилось так много времени, чтобы все вспомнить и все раскрыть?

Федерика позвонила Эстер. Подруга сразу же уловила в ее голосе странные нотки и поняла, что произошло нечто драматическое.

— Что он с тобой сделал? — прямо спросила она.

— Ты мне срочно нужна, прямо сейчас, — взмолилась Федерика, и ее глаза наполнились слезами. — Сможешь приехать и забрать меня отсюда?

Эстер положила трубку, прихватила свою связку ключей и захлопнула дверь, ни слова не говоря Молли, высунувшей голову из ванной комнаты и терявшейся в догадках, что же такое происходит.

Когда Эстер подъехала к дому Федерики, та стояла в дверном проеме в одном пеньюаре, прижимая к груди простую деревянную шкатулку. Она спустилась по ступеням, испуганно огляделась и нырнула в ожидавшую машину.

— Ты поедешь в таком виде? — изумленно прошептала Эстер.

Федерика разразилась плачем.

— Да, потому что это все, что я взяла с собой после свадьбы. Свою шкатулку и свое доверие.

Только после того как она оказалась в безопасной квартире в Пимлико, всхлипывания Федерики превратились в истерический смех. Молли и Эстер озабоченно переглядывались, припоминая свадьбу Элен, во время которой она с таким же маниакальным видом рыдала по Сэму. Когда она успокоилась настолько, что могла уже говорить, то вытерла глаза рукавом пеньюара и зашмыгала носом.