— В темноте нельзя собирать, ма.

— А нам дай бог к рассвету туда попасть.

— Сыро будет.

— Дождь был маленький. Скорей пейте кофе. Эл, кончишь завтракать, готовь машину.

Она крикнула:

— Миссис Уэйнрайт, вы готовы?

— Завтракаем. Сейчас выйдем.

Лагерь проснулся. У палаток горели костры. Над вагонами клубился дым из труб.

Эл залпом выпил кофе и набрал полный рот гущи. Он сбежал по доскам, отплевываясь на ходу.

— Миссис Уэйнрайт, мы готовы! — крикнула мать. Она повернулась к Розе Сарона. Она сказала: — Оставайся.

Роза Сарона сжала зубы.

— Я поеду, — сказала она. — Ма, я поеду.

— Все равно мешка нет. Да тебе и нельзя его таскать.

— Я в твой буду класть.

— Осталась бы.

— Нет, я поеду.

Мать вздохнула.

— Ну что ж! Буду за тобой присматривать. Хорошо бы тебя сводить к доктору.

Роза Сарона взволнованно ходила по вагону. Она надела пальто, сняла его.

— Возьми одеяло, — посоветовала мать. — Захочешь отдохнуть, не озябнешь. — Они услышали гул мотора за стеной. — Мы первые приедем, — радовалась мать. — Ну, взяли свои мешки? Руфь, не забудь рубашки, в них будете собирать.

Уэйнрайты и Джоуды в темноте забрались на грузовик. Утро было близко, но бледный рассвет занимался медленно.

— Сворачивай налево, — сказала мать Элу. — Там должно быть объявление. — Они медленно ехали по темной дороге. А позади них шли другие машины, в лагере слышался гул моторов, и люди рассаживались по местам; машины выезжали на шоссе и сворачивали налево.

К почтовому ящику с правой стороны дороги был прибит кусок картона с надписью синим карандашом: «Требуются Сборщики Хлопка». Эл свернул в ворота. Весь двор был уже заставлен машинами. Электрический фонарь у входа в белый сарай освещал кучку мужчин и женщин, стоявших у весов с мешками под мышкой. Кое-кто из женщин накинул мешки на плечи, прикрывая концами грудь.

— Оказывается, мы не так уж рано приехали, — сказал Эл. Он подвел машину к забору и остановил ее там. Обе семьи слезли с грузовика и присоединились к кучке людей у сарая.

А машины все сворачивали с шоссе в ворота, и народу на дворе все прибывало. Хозяин записывал сборщиков, сидя под фонарем у входа в сарай.

— Хоули? — повторял он. — Х-о-у-л-и. Сколько?

— Четверо. Уилл…

— Уилл.

— Бентон…

— Бентон.

— Амалия…

— Амалия.

— Клэр…

— Клэр. Следующий. Карпентер? Сколько?

— Шестеро.

Он записывал фамилии в книгу напротив графы, в которой проставлялся вес собранного хлопка.

— Мешки есть? У меня несколько штук найдется. Вычтем доллар. — А машины одна за другой въезжали во двор. Хозяин поднял воротник кожаной, на меху, куртки и озабоченно посмотрел на дорогу, идущую от ворот.

— Я вижу, мои двадцать акров недолго простоят. Вон сколько народу понаехало, — сказал он.

Дети карабкались на огромный прицеп для перевозки хлопка, цеплялись босыми ногами за ряды проволоки, заменявшей борта.

— Слезьте оттуда! — крикнул хозяин. — Ну, живо! Еще проволоку мне оборвете. — И сконфуженные дети, не говоря ни слова, медленно слезли с прицепа. Наступил серый рассвет. — Придется сбавлять на росу, — сказал хозяин. — Солнце взойдет, тогда буду принимать полным весом. Впрочем, когда хотите, тогда и начинайте. Сейчас уже светло.

Сборщики быстро вышли в поле и разобрали ряды. Они привязали мешки к поясу и похлопали руками, чтобы согреть окоченевшие пальцы, от которых требовалось проворство. Небо над холмами на востоке порозовело, и сборщики длинной шеренгой двинулись по рядам. А машины все сворачивали с шоссе и въезжали во двор, и наконец места на дворе не осталось, и следующие уже останавливались за воротами. В поле гулял свежий ветер.

— И откуда вы все узнали? — говорил хозяин. — Будто по телеграфу. Мои двадцать акров и до полудня не простоят. Фамилия? Хьюм? Сколько?

Сборщики ровной шеренгой двигались по полю, и сильный западный ветер трепал их одежду. Пальцы быстро пробирались к пухлым коробочкам, быстро пробирались в длинные мешки, уже тяжело волочившиеся сзади по земле.

Отец разговаривал со своим соседом справа.

— В наших местах такой ветер всегда приносит дождь. А сейчас будто холодновато для дождя. Ты давно здесь? — Он говорил, не отрывая глаз от кустов.

Его сосед ответил, тоже не поднимая головы:

— Скоро год.

— Как по-твоему, будет дождь?

— А черт его знает, не в обиду тебе будь сказано. Люди из года в год здесь живут и то не могут угадать. Как сбор, так и жди, что дождь помешает. Вот как здесь говорят.

Отец быстро взглянул на запад. Над холмами, подгоняемые ветром, плыли большие серые тучи.

— Это, похоже, дождевые, — сказал он.

Его сосед покосился в ту сторону.

— А черт их знает!

И все, кто был в поле, оглянулись и посмотрели на тучи. И головы опустились еще ниже, руки еще быстрее засновали между листьями. Люди собирали хлопок, словно наперегонки, — они старались обогнать время, старались обогнать дождь и друг друга, побольше собрать, побольше заработать. Они прошли поле из конца в конец и кинулись разбирать новые ряды. И теперь ветер дул им в лицо, и они видели серые тучи, идущие высоко по небу, навстречу восходящему солнцу. А машины все еще останавливались на дороге, и новые сборщики подходили записываться к сараю. Люди с лихорадочной быстротой двигались по полю, взвешивали мешки, отмечали вес у хозяина, записывали у себя в книжках и бежали назад разбирать ряды.

К одиннадцати часам хлопок был собран — работа закончена. Оплетенные проволокой грузовики взяли на буксир оплетенные проволокой прицепы, выехали на шоссе и направились к джин-машине. Хлопок пробивался между рядами проволоки, маленькие облачка хлопка летали по воздуху, клочья хлопка цеплялись за придорожный бурьян и покачивались вместе с ним на ветру. Сборщики уныло брели к сараю и становились в очередь за получкой.

— Хьюм Джеймс — двадцать два цента. Ральф — тридцать центов. Джоуд Томас — девяносто центов. Уинфилд — пятнадцать центов. — Деньги были сложены столбиками: отдельно серебро, отдельно никель, отдельно медяки. Получая плату, каждый сборщик заглядывал в свою книжку. — Уэйнрайт Эгнес — тридцать четыре цента. Тобин — шестьдесят три цента. — Очередь двигалась медленно, люди молча шли к своим машинам и медленно выезжали со двора.

Джоуды и Уэйнрайты сидели на грузовике, дожидаясь, когда дорога очистится. На землю упали первые капли дождя. Эл высунул руку из кабины. Роза Сарона сидела посередине, мать с краю. Глаза у Розы Сарона снова потухли.