— Уж опознай, служивый, — усмехнулся Инквизитор. — И я для того же прикатил… Но учти: шмаляет Кастрат из любого оружия с двух рук без промаха. Брать его можно лишь здесь, потому что серьезные люди пушки через таможню не таскают. Но кто его знает — зря ребят тоже не подставляй. Государство у нас теперь нищее, приличную пенсию их старикам и детишкам не начислит…

Прошло часа три, а тот, кого они ждали, все не появлялся.

Один за другим подкатывали к аэропорту автобусы и автомобили. Тысячи озабоченных людей выходили и входили в стеклянные двери аэропорта, но засечь среди них Кастрата не удавалось. Оперативники заметно нервничали и часто меняли позиции наблюдения. Подполковник Глухов материл про себя свою нищенскую офицерскую жизнь, собачью фээсбэшную службу и своих раздолбаев-оперативников. Он был уверен, что Кастрата они опять проморгали и сейчас тот уже где-нибудь в небе над Польшей. К тому же подполковнику было не по себе под насмешливым взглядом генерала, стоящего за стеклом внутри здания.

Вот вывалились из подъехавшего автобуса высоченные негры — видно, команда баскетболистов… Чинно вышли из раскрашенного рекламой автобуса пожилые бельгийские туристы… Группа деловых японцев покатила в зал ожидания чемоданы на колесиках… А Кастрата нет и нет…

Глухов растерянно оглянулся на Инквизитора. Тот сквозь стекло показал ему подбородком на старенького католического пастора с аккуратным саквояжиком, прибывшего на автобусе с пожилыми бельгийскими туристами…

Пастор огляделся вокруг подслеповатыми глазками и, прижимая саквояжик к животу, смиренно направился в таможенный зал аэропорта. До Глухова долетел его разговор на чистейшем французском с каким-то старичком интуристом…

«Не-а, — подумал он. — Инквизитор чего-то путает… Какой это Кастрат?.. Вон по-французски как чешет без запинки…»

А Дьяков, проходя в толпе мимо сомневающегося Глухова, тихо, но так, что у того ноги стали ватными, бросил:

— Пастор… Живым…

В зале аэропорта старичок пастор, переговариваясь с бельгийскими старушками, безмятежно заполнял серенький листок декларации. Вынув из саквояжика Библию в кожаном переплете, спросил у проходящей мимо девушки в таможенной форме, нужно ли ее вносить в декларацию. Получив отрицательный ответ, он вежливо улыбнулся ей и положил Библию на место…

…«Кажется, все идет нормально, — подумал Гнат, и вдруг рука его дрогнула. — Раззява! — выругал он сам себя. — За стеклом, на входе — знакомое лицо… Инквизитор?.. Неужели он жив остался?.. Нет, померещилось, видать, — трехкилограммовая противотанковая мина танковую броню в мелкие жгуты скручивает».

Он скосил глаза на зал и отметил про себя какое-то неупорядоченное движение. Движение как движение… Ан нет… Вон трое работяг в комбинезонах встали покурить у выхода… Вон перед лестницей на второй этаж двое качков излишне усердно изображают пьяных… А вон в глубине зала два крутых бизнесмена спорят, потрясая какими-то бумагами, и медленно идут в сторону таможенных стоек, но правые руки держат в карманах длинных пальто… Их догнал третий крутой, а два пилота с пистолетными кобурами, выпирающими из-под тесных форменных пиджаков, зачем-то перекрыли двери служебного входа. А вон и еще трое крепких ребят появились за таможенным барьером…

«Профессионально работают, — отметил Гнат. — Мышь не проскочит… Что ж, рано или поздно это должно было случиться, — усмехнулся он. — Сам Инквизитор — гордись, Стецюк!.. Где он, кстати?.. А-а, вон там, у ограждения второго этажа…»

Неожиданно Гнат почувствовал, что у него почему-то больше нет ненависти к этому человеку. «Это очень хорошо, что он остался жив! — с облегчением подумал он. — Как же в смердяшей нашей клоаке обойтись без Инквизитора?.. Крутые «бизнесмены» уже в семи метрах, — отметил он. — Пора!..

И тут, как назло, бельгийские старушенции полезли с каким-то вопросом.

Пастор вежливо выслушал их и, как бы задумавшись, почесал ручкой бровь, а потом и висок…

Крутой «бизнесмен» за спиной пастора изготовился к прыжку. Два других уже в трех метрах, приближались с фронта…

— Все там будем, — сказал им вслух по-русски Стецюк, и ручка у его виска извергла вспышку, сопровождавшуюся хлопком, как от разорвавшейся новогодней петарды.

Старушки бельгийки завизжали и в ужасе метнулись в сторону.

На их глазах католический пастор сполз по стойке и упал лицом вниз. Из его виска тонким пульсирующим фонтанчиком текла кровь и заливала мраморный пол аэровокзала…

«И на этот раз счет в твою пользу, Питон, — подумал Инквизитор, спускаясь по лестнице. — Но, как говорится, еще не вечер…»

— Самоликвидировался, эт надо ж, а! — растерянно повторял Глухов. — А считай, в руках был, гад ползучий! Эт надо ж!.. Самоликвидировался!..

Инквизитор хмуро оглядел оперативников, застывших над трупом в ожидании генеральских оргвыводов, после которых некоторым из них, возможно, придется искать себе другую работу.

Однако Дьяков вдруг махнул рукой и произнес по-простецки:

— Не журись, мужики. Одним гадом ползучим меньше стало.

У оперов будто тяжесть с плеч спала.

Подоспевшие санитары перенесли труп в комнату отдыха летного состава и удалились по знаку Кулемзы.

Грохоча сапогами и сыпля матюгами, через минуту вломился в комнату милицейский капитан и, не сориентировавшись в ситуации, заорал спьяну:

— Все к долбаной матери!.. Козлы вонючие!.. Моя территория… Я, блин, только я здесь все раскручиваю…

— Молчать, мудак! — сорвался на него Кулемза. — Я тебе в лобешник щас так закручу, ты у меня до сортира раскручиваться будешь!!!

Милиционер аж задохнулся от такой наглости и сунул руку за пазуху. Однако майор вовремя вывернул ему руку и незамедлительно выполнил свою угрозу. Незадачливый капитан, перевернувшись через голову, на заднице выехал за дверь. Там двое оперов Глухова популярно объяснили ему ситуацию, и тот, выплюнув на пол выбитый зуб, стал лихорадочно соображать, возьмут ли его на работу в аэропорту хотя бы грузчиком.

Быстро проверив карманы и саквояжик «пастора», Кулемза сухо доложил:

— Два паспорта, авиабилет, Библия в кожаном переплете. Ничего интересного, товарищ генерал. В саквояжике тоже ничего заслуживающего внимания не оказалось.

— И не должно оказаться, — не удивился Инквизитор. — Кастрат был «профи». Равных ему я не знал…

* * *

Москва в пределах Садового кольца и почти вся околоэлитарная тусовка к вечеру этого дня забились в судорогах праведного гнева.

На телевизионных каналах крутили подробности убийства Мучника. Дикторы сообщали, что средь бела дня на Олимпийском проспекте в собственном автомобиле был убит бизнесмен и общественный деятель, известный меценат Серафим Ерофеевич Мучник.

Хладнокровный киллер стрелял с крыши высотного здания. Здесь же была найдена снайперская винтовка югославского производства с лазерным прицелом, что говорит о заказном характере убийства.