Дикторы по-разному комментировали случившееся, но все сходились на том, что стрелял профессионал. Серафим Мучник скончался на месте от трех смертельных ранений.

Представитель Министерства внутренних дел по связям с общественностью извещал, что следствие уже вышло на след преступников. По предварительным данным, это группа наемников, воевавших в бывшей Югославии.

Человеку, распахнувшему на следующий день некоторые утренние газеты, могло показаться, что убийцы Мучника поставили страну на грань национальной катастрофы.

Служба социологического прогноза профессора Непрушина сообщала, что шестьдесят процентов опрошенных граждан отозвались об убитом как о гордости русского бизнеса и очень перспективном политике.

Однако и в этот раз никто толком не вспомнил об очередном милицейском лейтенанте, погибшем при исполнении своих служебных обязанностей от взрыва у подъезда одного из самых обычных домов мегаполиса.

Громче всех скорбел о безвременной кончине Симы советник фирмы «Секретная служба» пан Нидковский, оставшийся в отсутствие Засечного и Скифа без долларовых инъекций. Один из братьев Климовых, снова переквалифицировавшихся в охранники, шуткой представил тележурналистам Нидковского как лучшего друга детства и компаньона покойного. Теперь пан Нидковский по нескольку раз в день заливался соловьем перед отечественными и зарубежными телекамерами, прославляя широту русской души Симы Мучника, его предпринимательский гений и преданность их мужской дружбе.

Это был звездный час ясновельможного пана. За один день он стал знаменит не только на всю страну, но и на весь мир. Он даже получил от какого-то солидного зарубежного издательства предложение написать книгу воспоминаний о Серафиме Мучнике и о своей дружбе с ним. Сначала «ясновельможный» этого предложения испугался до колик в животе, но, пересчитав аванс в «зеленых», милостиво снизошел до заключения контракта с издательством.

На похоронах Симы пан Нидковский поддерживал под локоток прилетевшего из Хайфы убитого горем Мучника-старшего на правах лучшего друга его покойного сына и его биографа.

Коробов известие из Москвы об убийстве своего зятя воспринял с недоумением. По ювелирности исполнения преступления он сразу понял, что это работа Стецюка. Но зачем надо было убивать Симу Мучника, решительно не понимал. Прояснить это мог Походин, но тот после гибели сына-бандита как сквозь землю провалился. То же самое можно сказать и о внучке Нике.

— Начальника оперативного отдела службы безопасности ко мне! — раздраженно бросил Коробов в телефонную трубку.

Через несколько минут в кабинет протиснулся горбатый человечек с испитым, сморщенным личиком. Когда-то этот горбун был удачливым резидентом советской разведки в государствах Центральной Африки, но подхватил там какую-то загадочную болезнь, перекрутившую все его тело.

— Мучника в Москве ликвидировал Стецюк? — смерил его хмурым взглядом Коробов.

— По приказу генерала Походина, — стушевался от его тона человечек. — Нами получена шифровка от полковника Чугуева.

— Что еще в шифровке?

— Информация, что интересующий вас летчик Кобидзе сгорел на даче Походина. Вернее, сгорел его труп… Это подтверждают люди «Феникса» из правоохранительных органов России. Грешок сжигал Фармазон, грешок! — засмеялся, как прокаркал, горбун.

— Что еще они подтверждают?

Человечек птичьими прыжками пересек кабинет и наклонился к лицу Коробова:

— В Шереметьеве при попытке захвата кто-то самоликвидировался… Милиции к трупу подойти не дали. И захватом руководил он — с-с-сам…

— Сам? — упер в человечка сумрачный взгляд Коробов.

— Инквизитор, — проскрипел тот. — А самоликвидатор, похоже, наш Стецюк.

— Уверен?

— На захват кого попроще Инквизитор не поехал бы…

— Где моя внучка, дармоеды? — грохнул кулаком по столу Коробов, резко сменив тему. — Разжирели на моих харчах! Не хотите мышей здесь ловить — ловите в голодной России!..

У начальника оперативного отдела от его крика еще больше сморщилось личико и даже горб увеличился.

— Ищем, но все мимо, босс! — проскрипел он. — Спрятал Скиф ее и свою пассию…

— Где, горбатый?.. Где? Зачем?..

— Видно, в Сербию переправил, — развел руками тот. — А зачем?.. Чтобы вам не отдавать, босс. Понимает, что назад ее не получит.

— Иди. Хотя стой… На даче у Походина точно Кобидзе сгорел?

— Источник информации супернадежный! — обиженно проскрипел горбун. — Тот же источник подтвердил, что Кобидзе перед катастрофой был в ангаре вашей дочери.

— Был? — даже привстал с места Коробов. — Не врал кремлевский хлюст?..

— Не врал…

— Где Фармазон, выяснили?

— Московские бандиты дали наколку на Венгрию…

— И плешивый еще жив! — опять грохнул кулаком Коробов. — Указивку, как в совдеповские времена, ждете?

— Босс, убрать — пусть и бывшего — генерала КГБ без суда Чрезвычайного Трибунала? Люди «Феникса» нас не поймут.

— Учить меня? — вскипел Коробов. — Хотя… Хотя, может, ты и прав… Что с разработкой операции по срыву транша для России?

— По операции «Аист» согласовывали последние детали с балканскими партнерами.

— Можно запускать?

— Можно, босс.

— Иди. Но учти, за операцию «Аист» головой отвечаешь. Горбун сморщился, будто приготовился заплакать, и, прыгая по-птичьи, исчез за дверью кабинета.

* * *

Похоронив сына на сельском кладбище в двадцати километрах от Житомира, Походин вот уже две недели уединенно жил в тихом гостиничном комплексе на озере Балатон. Это заведение приобрел через подставное лицо его знакомый — один московский авторитет, подозреваемый на Родине в серии заказных убийств и третий год находящийся в общероссийском розыске. Браток и его семья, видя плачевное состояние постояльца, не особо донимали его расспросами и русским разгульным хлебосольством.

Время теперь остановилось для Походина. За эти две недели он изменился внешне так, что знакомые скорее всего не узнали бы в этом дряхлом старце былого респектабельного щеголя, завсегдатая модных московских тусовок: совсем обвисшие щеки, заросшие седой щетиной, фиолетовые провалы вокруг слезящихся, тусклых глаз, обтянутый сморщенной кожей череп с редкими кустиками белого пуха, согбенная, будто от непосильной ноши, спина.

С раннего утра Походин уходил на набережную, садился там на скамейку и с застывшим взглядом сидел не шелохнувшись до позднего вечера. Время от времени он доставал из кармана сделанную «Полароидом» фотографию и подслеповато всматривался сквозь слезы в холмик свежей черной земли среди покосившихся православных крестов под голыми зимними березами.