Это решение нашло свое воплощение в начале 1916 г., после того, как начальник Петроградского военного округа, обратился от своего имени с объявлением к рабочим о том, что в случае забастовки они будут немедленно заменены специалистами из нижних чинов, а военнообязанные рабочие будут призваны на действительную военную службу и затем в качестве нижних чинов будут назначены на те же места, где они прежде работали»[2459]. 21 февраля 1916 г. Совет министров одобрил эти меры, и издал на их основе обязательное постановление. Таким образом, отмечал В. Лаверычев, «милитаризация труда как бы узаконялась чисто административным путем»[2460].

Однако галопирующий рост цен приводил ко все большему обострению рабочего вопроса, и уже в марте 1916 г. Особое совещания по обороне приходило к выводу о необходимости «объявить на военном положении все заводы, выполняющие заказы по обороне государства, зачисляя всех подлежащих призыву рабочих и служащих на действительную военную службу в тех из означенных предприятий, где они находились в день объявления военного положения»[2461].

Обострение рабочего вопроса наглядно отражал рост забастовочного движения, который во время войны был свойственен всем воюющим странам, но только в России он достиг угрожающего значения. Данные таблицы (Таб. 14) по России не охватывали горнозаводской промышленности и массовых железнодорожных забастовок, «и вообще, — по словам С. Струмилина, — едва ли отличаются полнотой учета»[2462]. Более полные данные приводит Ю. Кирьянов: в 1915 г. в России было 1946 стачек на почве голода с 897 тыс. участников, в 1916 г.–2306 стачек с 1784 тыс. и в январе — феврале 1917 г.–751 стачка с 640 тыс. участников[2463]. Т. е. среднемесячное количество участников стачек, до марта 1917 г., практически удваивается с каждым годом: 1915 г.–75 тыс., 1916 г. — 148 тыс., в 1917 г. — 320 тыс.

Таб. 14. Среднемесячное количество бастующих рабочих, и потерянных рабочих дней[2464] (Россия 1917 г. за 9 месяцев)

Очередная попытка правительства милитаризировать промышленность вновь встретила жесткое сопротивление делового мира. Причины этого крылись в том, что милитаризация ставила под контроль правительства прибыли промышленников, в то самое время, как, указывал в своем докладе Николаю II, начальник ГАУ ген. А. Маниковский: «наша промышленность, особенно металлообрабатывающая взвинтила цены на все предметы боевого снабжения до степени ни с чем не сообразной…»[2465].

Ситуацию того времени передавали дневниковые записи 1916 г. военного корреспондента М. Лемке: «Когда сидишь в Ставке, видишь, что армия воюет, как умеет и может; когда бываешь в Петрограде, в Москве, вообще в тылу, видишь, что вся страна… ворует. Все воруют, все грабят, все хищничают. И не надо очень глубоко вдумываться, что бы понять еще больший ужас: страна ворует именно потому, что армия воюет; а армия воюет потому, что страна в лице своих буржуазных правителей, предпочитает воровать… Бешеные цены, которые платит казна за все, создает у всех на глазах молниеносных миллионеров, иногда в несколько часов… Лицемерный крик «Все для войны!» искренен только у несмышленых или наивных единиц; массы грабителей и воров держат его искусственно на высоких нотах патриотизма. В этой стране нет понимания ее собственных интересов, потому, что у массы нет понимания самой страны. Россия, как таковая, всем чужда; она трактуется, как отвлеченная категория. Все казенное и народное это мешок, из которого каждый черпает, сколько может захватить… «Черт с ними со всеми, лишь бы сейчас урвать» — вот девиз нашего массового государственного и народного вора…». Россия это «страна где каждый видит в другом источник материальной эксплуатации, где никто не может заставить власть быть сколько-нибудь честной…»[2466].

«Инстинкты собственности столкнулись в сегодняшний день с инстинктами патриотизма… и интересы собственности, — подтверждал в октябре 1916 г. «Биржевых ведомостях» Н. Бердяев, — оказались ненадежными носителями этих (государственных) интересов, неспособными на жертвы»[2467]. «Создавалась целая армия «героев тыла», — вспоминал военный юрист плк. Р. Раупах, — которые мародерствовали во всех областях жизни страны: в торговой, промышленной и общественно-политической… В то же время, непривычные к деньгам, легко разбогатевшие «nouveaux-riches» проигрывали огромные суммы в игорных домах, наполняли театры и увеселительные заведения и устраивали попойки и безумные кутежи в ресторанах. И все это делалось открыто на глазах голодающей толпы»[2468].

«В конце ноября 1916 года с кафедры Государственной Думы были оглашены некоторые «военные прибыли» за отчетные 1915–1916 гг.: Товарищество Рябушинских–75 % чистой прибыли; Тверская мануфактура–111 %; Товарищество меднопрокатного завода Кольчугина — 12,2 млн. рублей, при основном капитале 10 млн.»[2469]. Валовая прибыль пяти крупнейших акционерных обществ Урала: «Богословское общество, имевшее в 1913 г. около 4 млн. валовой прибыли, получило в 1916 г. свыше 10,5 млн.; Белорецкое общество, имевшее в 1913 г. 0,86 млн. руб., в 1916 г. — 2,17 млн. и т. д. В общем, за два года войны валовая прибыль увеличилась в три раза»[2470]. И эти «неслыханные барыши…, — отмечал ген. А. Маниковский, — они получали с казны на самом «законном» основании»[2471].

Объяснение этого явления звучало в разговоре между Николаем II (Н) и А. Маниковским (М):

«— (Н) на вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии,

— (М) Ваше величество, они и без того наживаются на поставке на 300 %, а бывали случаи, что получали даже более 1000 % барыша[2472],

— (Н) Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.

— (М) Ваше величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж.

— (Н) Все-таки не нужно раздражать общественное мнение»[2473].

Тем самым, по мнению историка Н. Яковлева, Николай II стремился откупиться от буржуазии «в экономическом отношении, чтобы ослабить ее политическое давление»[2474]. Эта политика привела к перераспределению национального капитала в пользу все более сужающегося круга буржуазии, спекулянтов и финансистов. Однако, как отмечал один из наиболее видных и активных представителей либеральной деловой среды А. Бубликов, «министерство финансов «не заметило» такого явления, как захват русских банков и промышленности отдельными лицами»[2475].

Концентрация капиталов на одном конце социальной лестницы сопровождалась таким же углубляющимся массовым обнищанием на другом. «В социальном отношении, — подтверждал Деникин, — война углубила рознь между двумя классами — торгово-промышленным и рабочим, доведя до чудовищных размеров прибыли и обогащение первых и ухудшив положение вторых»[2476].

В начале 1916 г. М. Лемке приходил к крайне пессимистичным выводам: «торгово-промышленный класс без органов и организации он крепко объединился и разоряет страну, как дикарь. Все это возможно в такой стране, где нет разумной и знающей жизнь власти, ни любви к родине, ни понимания своих элементарных гражданских обязанностей… Государственная Дума не внесла в это дело корректив: она принципиально высказалась против крутых административных мер…, и не указала