Взрыв. Пол под ногами заходил ходуном. Далекий скрежет и рев сирен.

– ВСЕМУ ЭКИПАЖУ! ВСЕМУ ЭКИПАЖУ! НЕМЕДЛЕННО ЗАНЯТЬ БОЕВЫЕ ПОСТЫ! ИМПЕРСКАЯ АТАКА! ИМПЕРСКАЯ АТАКА!

Ага, ну, сойдет.

Битвы между Империумом и Революцией посеяли в Шраме хаос, лишили миллионы людей крова и стали самым обширным бедствием, известным человечеству, это правда, однако в их сражениях есть и некоторые плюсы.

Начать хотя бы с того, что они служат отличным прикрытием для незаконных дел – например, побега из камеры.

И прочие преимущества, но перечислять их мне было несколько некогда, у меня тут жизнь болталась на волоске и все дела.

– Вон они! Открыть огонь!

Скрежет палубы под ногами перемежался сухим треском штык-ружей. Вокруг меня ореолом вспыхивали искры, севериумные пули с визгом проносились мимо, впиваясь в трубы и стены коридора. Я набросила зачарованный палантин на голову, очередной выстрел просвистел совсем рядом и вырвал из корпуса корабля знатный кусок. Шальную пулю я бы пережила, однако памятуя о щедрости, с которой преследующие нас революционеры разбрасывались патронами, мои шансы выбраться отсюда не внушали оптимизма.

– Свистать всех наверх! Свистать всех наверх! Слава Великому Генералу! Слава Великому Генералу!

Сирены все выли, механические голоса отражались эхом, гаркая команды солдатам, тут же их выполняющим. В шуме и суматохе я потеряла из виду и Дарриш, и Третту. А поиски хоть кого-то быстро прервались из-за…

– СДОХНИ, ИМПЕРСКАЯ МРАЗЬ!

Ага.

Из-за угла на полной скорости вылетел революционер – так, что я едва успела вскинуть меч и встретить его штык-ружье. Я приняла зазубренное лезвие на клинок, однако на стороне противника были вес, инерция и годы впитывания фанатичной пропаганды. Первый удар поверг меня на колени, второй выбил меч из рук, а третий проткнул бы меня насквозь.

Если, конечно, революционера не опередил бы Джеро.

Он выпрыгнул из теней позади меня, поймал одной рукой штык-ружье и дернул, одновременно шагая ближе, чтобы революционер не смог им воспользоваться. Во вторую ладонь скользнул нож, который Джеро вонзил врагу в шею.

Три быстрых, механических тычка – горло, почка, легкое, – и фанатизм вместе с кровью вытек из революционера на пол. Солдат рухнул, и на его лице застыла изумленная агония.

– Порядок? – поинтересовался Джеро, тяжело дыша, и потянулся ко мне.

– Нихера не порядок, – буркнула я, когда он вздернул меня на ноги. – Где тебя черти носили?

– По делу.

– Какому еще?!

За гвалтом сирен раздались щелчки курков. Загрохотали выстрелы штык-ружей, и Джеро, схватив меня за руку, потащил меня по извилистым коридорам аэробля. Поворот за поворотом мы держались в тенях, пока не наткнулись на нишу, скрытую за переплетением гудящих труб. Джеро втянул меня туда и приложил палец к губам.

Топот не заставил себя ждать. Отряд солдат пронесся мимо, даже не глянув в нашу сторону. Когда грохот стих, Джеро повернулся ко мне с крайне самодовольной ухмылкой.

– Неплохо, а? Об этом местечке никто больше не знает. Я приходил сюда покурить во время дежурства, когда…

Фразу он не закончил. С кулаком во рту, как выяснилось, разговаривать сложно.

– Куда ты, сука, свалил? – прорычала я, когда Джеро отшагнулся от удара. – Я чуть не сдохла, а ты меня бросил! Опять!

– А бывает так, что ты высказываешься без применения насилия? – пробормотал Джеро, потирая челюсть.

– Так же часто, как ты делаешь что-то, не вызывая ни у кого желания применить это самое насилие к тебе. – Я его грубо пихнула. – Ты сказал, что больше никакой лжи! Сказал, что сделаешь что-то на корабле!

– И сделал! – рявкнул Джеро в ответ. – Я пошел в оружейную и машинный отсек… и сделал. – Он сплюнул на пол. – Нужно было нанести сигилы, помнишь? Ради этого мы с близнецами прыгали с одного корабля на другой. И… еще кое-каких моментов.

Я прищурилась.

– Что ты сделал?

Он ответил немигающим взглядом.

– Позаботился о них.

В этих глазах – смеющихся, когда мы впервые встретились, печальных, когда он делился своими тайнами, бездонных, когда я вглядывалась в них, позволяя ему держать меня в объятиях – я увидела ее. Застарелую, глубокую, полную жгучей ненависти рану, которая так и не начала заживать, даже столько лет и трупов спустя.

То же, что Джеро видел в моих глазах.

Ложь, недоговорки… все они – часть той раны, ее рваные края с пузырящейся кровью. Боль Джеро заставляла его продолжать лгать и недоговаривать. Так же как моя заставляла меня убивать.

Неужели это все, что мы дали друг другу?

Неужели это все, что мы могли дать?

– Отходим, дурни! ОТХОДИМ!

Коридор содрогнулся топотом двадцати ног. Потом десяти. Потом шести. Когда кто-то наконец показался из-за угла, отчаянное отступление целого отряда свелось к единственной хромающей паре ног.

Окровавленная, задыхающаяся, волочащая штык-ружье за собой девушка вывалилась в коридор. Когда она добралась до нашего убежища, в нее что-то влетело – или, вернее, кто-то.

Кто-то, облаченный в такой же, как у нее, мундир. И орущий.

Крик оборвался. Солдат пронесся по воздуху, словно игрушка, которую швырнул расстроенный ребенок, и задел плечо девушки, отчего та рухнула на пол. Она умудрилась, развернувшись, усесться на задницу и вскинуть штык-ружье дрожащими руками.

– С-стоять! – крикнула революционерка. – Клянусь Великим Генералом, я не стану…

Если фраза не должна была окончиться как «размазанной похлеще подростка на дегустации вин», то она глубоко ошибалась.

Я услышала песнь Госпожи, чистую, резанувшую по уху ноту. Вопль, когда штык-ружье выдернула из рук и вышвырнула в пустоту невидимая сила. И продирающий до костей хруст врезавшегося в стену тела.

Крик сорвался, тело девушки взлетело вверх и распласталось по потолку. В коридор шагнул человек, высокий, тощий, облаченный в пафосный пурпурно-бронзовый доспех имперского мага, с вытянутой в жесте на грани легкомысленного рукой. Человек глянул на свою жертву, пригвожденную к потолку, сквозь лишенную эмоций бронзовую маску.

– Д-десять… – охнула девушка почти полным крови ртом, – десять тысяч лет.

Человек устало вздохнул.

– Как всегда.

Он взмахнул рукой в новом жесте. Революционерка, рухнув, оставила на досках пола уродливое кровавое пятно. Человек указал вправо. И его магия ударила девушку о стену, ломая кости о трубы. Он щелкнул пальцами. И то, что прежде было солдатом, превратилось в груду ошметков, гниющих, зловонных.