— Вдруг он стал вашим ребенком? Вы оставили его умирать, лишили материнской ласки и заботы, но стоило мне взять его на руки, как он стал вашим ребенком! Мадам, ноги моей больше не будет в вашем мануарии. Поэтому я хочу сказать все, что думаю о вас. Возможно, ваш муж утверждал, что любит меня, меня и только меня одну. Возможно, это правда. Возможно, он вас бил. Но отныне, как мне кажется, Гильем не может причинить вам зла. После несчастного случая он стал калекой, его ум одурманен наркотиком, которым он, несомненно, злоупотребляет. Но почему вы вымещаете свою ненависть к нему на этом трехмесячном сосунке, вышедшем из вашего лона, сосунке, который борется за жизнь, как я объяснила Гильему? Я не могу, действуя законными методами, спасти ребенка, с которым вы так плохо обращаетесь. Но есть тот, кто стоит выше меня, кому рано или поздно вы будете вынуждены дать отчет в своих поступках.

— И кто же это? — с иронией спросила Леонора, раскрасневшиеся щеки которой выдавали ее смущение.

— Господь Бог! А теперь внимательно выслушайте меня. Я дала рекомендации Клеманс и вашему супругу. И не стану их повторять. Но вашему ребенку не хватает главным образом вас. Я знаю, что в буржуазных семьях считается хорошим тоном отдавать младенцев кормилицам. Забудьте о ваших принципах. Полюбите Эжена, лелейте его, пойте ему колыбельные. В Сен-Лизье я открыла кабинет повитухи. Надеюсь, что через месяц вы в сопровождении Клеманс или няни привезете ко мне малыша и что я найду его в добром здравии.

И Анжелина, под изумленным взглядом Леоноры, положила ребенка на кровать. Малыш проснулся и заморгал.

— Возьмите же его! — продолжала Анжелина. — И простите Гильема. Теперь меня не удивляет его странное поведение, но уже слишком поздно, чтобы помочь ему вновь стать тем человеком, которого вы когда-то любили. Что касается меня, то я скоро выхожу замуж. Таким образом, я больше не буду вашей соперницей. Прощайте, мадам.

Анжелина вышла. Ее сердце бешено колотилось в груди. Она быстро пробежала по коридору и буквально скатилась с лестницы. Леонора прислушивалась к звуку ее шагов. Потом она склонилась над сыном. Смущенная укорами нежданной гостьи, она с любопытством разглядывала малыша. В ней боролись два чувства: ненависть к красавице Лубе, великолепно выглядевшей в сером бархатном костюме, так шедшем к ее фиолетовым глазам с золотистыми ресницами, и нечто вроде горькой жалости к маленькому существу, ерзавшему на одеяле.

«Кем она себя возомнила, эта чертова повитуха? — возмущалась Леонора. — Она всего лишь тщеславная девка, кичащаяся своими знаниями. Правда, она удачливая. Она выходит замуж за дворянина, который, как говорят, очень привлекательный мужчина. Но однажды она дорого мне заплатит за все это!»

Несмотря на свои желчные мысли, молодая мать приподняла малыша и подложила свою руку под его головку. Он смотрел на нее своими почти круглыми темными глазами.

— Ты не такой уж мерзкий, — прошептала Леонора. — Спи, козявка, спи.

Леоноре пришла на память песенка, которую ей напевала няня-мальгашка в благословенные времена ее детства, прошедшего на Реюньоне. И она тихо запела, подавляя жгучее желание заплакать.

Сен-Лизье, в тот же день, в полдень

Анжелина испытала невероятное облегчение, вернувшись на улицу Мобек, где ее ждал Луиджи. Едва заслышав шум колес коляски, он открыл ворота, потом распряг Бланку и отвел ее в конюшню. Молодая женщина последовала за ним.

— Какая ты бледная! — встревожился Луиджи.

— Пустяки! Просто я вся на нервах! Но теперь я здесь, около тебя, и все остальное не имеет значения.

— Кобыла вся в мыле, — заметил Луиджи. — Ты, видно, устроила адскую скачку!

Анжелина мечтательно улыбнулась и сказала:

— Да, чтобы быстрее ускакать из ада! Луиджи, если бы ты знал, как все это ужасно!

Обтерев бока Бланки, Луиджи подошел к Анжелине. Она сразу же обняла его и уткнулась лицом в плечо.

— До такой степени? Любимая, да ты вся дрожишь!

Луиджи нежно обнял Анжелину и осыпал ее лоб и щеки легкими поцелуями.

— Успокойся! Здесь тебя никто не обидит. Я закончил играть на пианино в десять часов и пришел сюда, чтобы составить компанию Розетте. Я поддерживал огонь и готовил обед. Надо было также подмести.

Анжелина слушала Луиджи, завороженная его ласковым голосом, вновь поражаясь его преданности и щедрости.

— Ты редкая птица, — шутливым тоном сказала она, готовая расплакаться. — Мужчины не часто помогают по хозяйству. Совсем недавно я умоляла Гильема заняться своим вторым ребенком, но он возмутился. Я обо всем тебе расскажу, только чуть позже.

Луиджи понимал, что Анжелина взволнована до глубины души, и поэтому не стал настаивать. Когда они шли по двору, Анжелина повернулась к нему:

— Давай немного побудем вдвоем, Луиджи.

Анжелина поцеловала его в губы, и Луиджи страстно ответил на призыв ее шелковистых свежих губ. Пока Анжелины не было, Луиджи терзался ревностью, ведь она встречалась со своим бывшем любовником, отцом Анри. Ревновать было глупо, Луиджи это понимал, но он так боялся ее потерять! С каждым днем его любовь становилась крепче, и он, тот, кто некогда боялся тюрьмы брачных уз, с нетерпением ждал дня, когда по велению судьбы станет перед Богом и людьми мужем Анжелины и наконец будет обладать ее телом и душой.

— Луиджи, любовь моя, сын ветра! — шептала Анжелина, переводя дыхание. — Я так счастлива, что ты есть, что ты рядом со мной!

Он любовался ею, широко улыбаясь, и эта улыбка заставляла Анжелину таять от блаженства.

— Еще один поцелуй! — умоляюще прошептала она.

— Нет! Иначе я рискую нарушить свое обещание. Мне не хотелось бы разочаровывать отца Северина, хранителя наших добродетелей.

— Я тоже связана обещанием, — сокрушенно сказала Анжелина. — Тем хуже. Только один поцелуй!

Луиджи страстно, но нежно впился в ее губы, едва сдерживая неистовое желание.

Они упивались этой утонченной игрой, оба ошеломленные и опьяненные своим счастьем.

— Анжелина, любимая, — наконец сказал Луиджи, отстраняясь от нее, — я долго не выдержу, если ты будешь так мучить меня. Я мечтаю увидеть тебя обнаженной, воздать должное твоей груди, спине, каждой частичке твоего тела. Ты, должно быть, такая красивая! Мне предстоит найти столько сокровищ!

— Ты будешь разочарован, — смеясь, ответила Анжелина. — Возможно, под прекрасными туалетами скрывается нечто отталкивающее.

— Глупышка! — проворчал Луиджи, рассмеявшись. — Пойдем обедать, ты наверняка проголодалась.

Они прошли через двор, взявшись за руки. У Розетты, которая видела их в окно, защемило сердце. Она радовалась их счастью, но оно будило в ней горькие сожаления. Она никогда не пройдется так, связанная глубоким чувством с молодым человеком, который будет испытывать к ней не менее сильное чувство. Тем не менее Розетта прогнала черные мысли, и они все трое оживленно разговаривали за обедом.