С начала периода искупления, как называла это время Анжелина, молодая женщина пребывала в благодушном настроении. Порой ей даже казалось, что она стала невинным ребенком. Анжелина была уверена, что ей не удалось бы спасти Денизу и ее малыша, если бы она сначала не примирилась с Богом.

Сейчас же она не без тревоги распечатывала второе письмо, поскольку узнала почерк Клеманс Лезаж. На прошлой неделе невестка Гильема прислала ей коротенькую записку, на которую Анжелина еще не ответила. На этот раз Анжелина не решилась читать письмо вслух, что позволило Розетте вновь погрузиться в меланхоличные размышления.

Моя дорогая Анжелина!

Я напрасно ждала от вас несколько строк, но я не сержусь на вас, поскольку знаю, что в ваших услугах нуждаются многие, так что вы наверняка заняты.

Сегодня я берусь за перо с тяжелым сердцем, в расстроенных чувствах, поскольку мне предстоит сообщить вам печальные новости. Свекор и мой муж возили Гильема в Тулузу на консультацию к известному врачу. Приговор был суров: мой деверь останется парализованным. Он обречен закончить свои дни в инвалидной коляске, во всем зависеть от нас. Это был тяжелый удар для нас всех, но особенно для Гильема. Он, ошеломленный, отказывается верить в этот диагноз, а мы не решаемся оставить его одного из страха, что он отважится на отчаянный поступок. Мне больно смотреть на него. Я так много плачу!

Обеспокоенный состоянием сына, мой свекор нанял медсестру, вдову мадам Меснье, женщину сорока шести лет, весьма крепкого телосложения, что необходимо, чтобы управляться с нашим больным. Я считаю ненужным описывать вам, что означает инвалидность для молодого человека. Неделю назад мы переоборудовали в спальню курительную на первом этаже, примыкающую к большой гостиной. Леонора притворяется грустной, но я, обладая развитой интуицией, догадываюсь, что она испытывает огромное облегчение, даже торжествует в душе, что вызывает у меня отвращение. Эта молодая женщина не нравится мне. Она едва обращает внимание на своих сыновей. Большую часть дня Бастьен проводит с моей трехлетней дочерью Надин и ее няней. Что касается малыша Эжена, то о нем никто не заботится, кроме его кормилицы, славной женщины. Его просто лишили права на ласку и любовь. Этот несчастный трехмесячный малыш тает на глазах. Именно об этом я и собиралась вам написать.

Гильем хотел бы, чтобы вы приехали и осмотрели малыша. Я подозреваю, что он втайне лелеет надежду увидеть вас. Но я все же думаю, что ваши советы помогут улучшить здоровье малыша.

Сообщите мне письмом, когда вы собираетесь приехать. Я буду искренне рада принять вас в мануарии.

Преданная вам Клеманс Лезаж

У Анжелины перехватило дыхание. Побледнев, она сложила листок и спрятала его в карман своего фартука. Она не могла поверить в то, что участь Гильема столь трагична. Этот мужчина, которого она любила, стал калекой в самом расцвете сил.

— Боже мой! — вздохнула Анжелина. — Что с ним будет?

— С кем, мадемуазель? — равнодушно спросила Розетта.

— С Гильемом. Он останется калекой. Господи, как мне его жалко! Он так любил ездить верхом по лесу! Сыновья будут знать отца лишь как озлобленного человека, прикованного к инвалидной коляске. Если бы я не согласилась пойти на свидание, как того требовала Клеманс, этот ужасный несчастный случай не произошел бы.

— Это не ваша вина, — возразила Розетта.

— Как мне хотелось бы убедить себя в этом! Я с нетерпением жду момента, когда буду идти по дорогам Испании, мысленно читая молитвы. Жизнь — странная штука. Я так много страдала! И теперь я счастлива, а вот для Гильема его крестный путь только начинается. В тот день, когда мы встретились около мостков, он был какой-то чудной. Пожалуй, он не контролировал себя, пребывал в каком-то необычном возбуждении.

— Вы считаете, что он тронулся умом?

— Не знаю. Но в тот момент я подумала о приступе безумия. Я поеду в мануарий завтра. Сейчас же напишу Клеманс.

Анжелина распечатала третий конверт. В нем лежал счет на оплату фармакологических компрессов, которые Анжелина заказала и уже получила. Она сложила счет, встала и вынула из ящика лист бумаги, чернильницу и перо.

— Энджи, завтра вы с Луиджи должны обедать у вашего папы, — напомнила ей Розетта.

— Ну что ж, мы придем послезавтра. Я должна увидеться с Гильемом. Надеюсь, Луиджи поймет меня.

Анжелина написала короткую записку и положила ее в конверт.

— Я бегу на почту. Кстати, и счет оплачу. Может, тебе что-нибудь нужно?

— Нет. Не волнуйтесь. Вы можете даже зайти к Анри, чтобы поцеловать его.

Оставшись одна, Розетта отложила книгу и сокрушенно посмотрела на языки пламени. Поглаживая овчарку, лежавшую рядом с ее креслом, Розетта шептала:

— Ты славная собака. У тебя голова не пухнет от вопросов. Ты ешь, спишь, лаешь, когда кто-нибудь приходит. Твоя жизнь, она такая простая. А я не знаю, что делать со своей жизнью. Я не могу никому об этом сказать, особенно мадемуазель Энджи, но что-то сломалось в моем сердце или где-то еще, не знаю. Я думала, что буду счастлива, избавившись от этого ребенка. Но нет! Мне грустно. Очень грустно! И все это, Спаситель, из-за того парня, Виктора. Я была бы рада, если бы он никогда не повстречался на моем пути! В прошлый понедельник он принес мне каштаны в миленькой корзинке, а вчера — фруктовый пирог. Если бы отец не тронул меня, если бы я осталась девицей, я бы иначе относилась к Виктору. Но я навсегда проклята. Да, проклята, черт возьми!

Поговорив доверительно с собакой, позволив себе при этом много языковых вольностей, как говорила Жерсанда де Беснак, Розетта расплакалась. Чтение и вынужденная неподвижность вынудили Розетту снова и снова погружаться в свое горе, от которого до падения ей удавалось убегать, с головой окунаясь в неутомимую деятельность. Теперь, когда она проводила в одиночестве долгие часы, совсем безоружная, ей было сложно справляться с этим. Ей то и дело чудилось лицо мертвой Валентины и терзали душу воспоминания о младших братьях, о судьбе которых она ничего не знала. Но что было хуже всего, Розетта не могла избавиться от жестокого видения, постоянно возникавшего у нее перед глазами: отец хватает ее за горло и бросает на пол, а потом оскверняет, навсегда лишает чистоты. Она часто вновь и вновь переживала эти мгновения, едва проснувшись или в кошмарных снах, похожих на жуткую реальность.

— А вот тебе я скажу, Спаситель! — тихо произнесла Розетта. — Если бы я могла бегать, я вновь прыгнула бы в пустоту. И тогда моим страданиям пришел бы конец.

Пес не понял смысл слов, но почувствовал глубокую печаль в голосе Розетты. Спаситель вскочил на свои мощные лапы и положил белую голову на колени девушки. В сверкающих темных глазах пса Розетта, как ей показалось, прочитала нежность и заботу.

— Не переживай, моя собачка. Я не могу встать. Может, я даже не сделаю этого. Ко мне вернется мужество, и я снова смогу распевать песенки. Однако я больше не хочу видеть Виктора Пикемаля. Этот парень тревожит мою душу.