На вид ему около сорока пяти. В темных волосах уже поблескивает седина, но лучики морщин, тянущиеся от глаз к вискам, — не признак старения, а скорее следствие работы с мелкими механизмами, когда приходится часто щуриться, даже в очках.

— Так что с вашими часами?

— Ах да. — Она достала из сумочки изящные золотые часики. — Стали нагло врать. То спешат, то отстают. Ваши, — кивнула на свисающую из кармана мастера цепочку, — наверняка так не безобразничают.

— Я не ношу часов. Это — компас, подарок жены. А часы у меня в голове.

В голове — часы, на голове — шрам. Когда он повернулся к ней спиной, сквозь короткие волосы на затылке стало видно неровный белый рубец.

— Знаете, — проговорил мастер, не оборачиваясь, — пожалуй, я не буду разбирать ваши часики. Это ведь не они тут нагло врут. Да, госпожа Адалинда?

Она в любом случае собиралась открыться, но тому, что он так быстро узнал ее под иллюзией, удивилась.

— Память у меня все еще отличная, — повернувшись, хмуро пояснил Джек. — И ваш волшебный браслет я помню хорошо.

Она улыбнулась, сбросила ненужную маску и покосилась на выглядывающие из-под рукава янтарные подвески. Вот так и прокалываются на мелочах. Хорошо, что она давно ушла с оперативной работы.

— Слух у меня тоже неплохой, — продолжил часовщик. — Ваши пальцы — металл стучит о металл и о дерево.

— Есть такое. — Адалинда стянула перчатку и пошевелила напоказ пальцами, собранными из колец красной меди, с отточенными стальными ноготками. Можно было обшить их искусственной кожей, смотрелись бы как родные, но ей понравилось так.

— И вы слишком пристально меня рассматривали, — закончил мастер. — Очень похож?

— На Кита? — уточнила она. — Нет. Поправился, загорел, подстригся. Другая мимика, жесты. Совсем другой человек.

— Я и есть другой человек, — бросил он. Посмотрел на ее руку с профессиональным интересом и уважительно прищелкнул языком: — Великолепная работа. Все-таки Дориан — лучший.

— Ему будет приятно узнать, что ты тоже занялся механикой.

— Я бы сказал, что у меня это в крови, но нет, не там. Где-то в другом месте.

— А чем сейчас занимается Эби?

— Вы не знаете? — усмехнулся он. — Или я должен поверить, что вы появились почти через пять лет, чтобы поболтать по-приятельски?

Усмешка у него была точно не Кита. Больше походило на одного нервного юношу, из-за которого отчасти Адалинда и проделала длинный путь из столицы в провинцию.

— Дориан хотел тебя найти, — сказала она. — Уже давно. Оказалось, что вы даже не были толком знакомы, он многого о тебе не знал. Я рассказала. Не все, конечно, но все, что знала сама. И Дориан очень заинтересовался, но… Поверишь, если скажу, что мы просто не хотели мешать вам жить?

— Отчего передумали сейчас?

— Может быть, время пришло?

— Для чего?

— Встретиться. Вам с ним.

— Почему тогда он сам не пришел?

— Боится? — предположила магиня.

— Я его понимаю, — пробормотал Джек.

Адалинда тоже понимала, но сформулировать, облечь это понимание в слова не могла, как ни старалась.

— Есть еще кое-что, — перешла она к делу. — Ты же знаешь, что Дориан унаследовал состояние Эйдена Мерита? Это большая сумма, не считая недвижимости, и Дориан считает, что, принимая во внимание некоторые факты, часть этих денег должна достаться тебе. Вам с Эби.

— Нам они не нужны, — спокойно отказался часовщик.

— Подумай, сумма действительно немаленькая.

— Я верю. Но… Передайте Дориану, что больше, чем я от него уже получил, дать невозможно.

— Хорошо, — кивнула она. — Продашь мне одну из своих игрушек? Для него?

— Возьмите любую, в подарок.

Дориан ждал ее на вокзале.

Прогресс в каком-то роде: в этот раз он сел на поезд и приехал в этот городок, в следующий, быть может, дойдет до часовой мастерской.

Однажды — обязательно.

Эби нравилось наблюдать со стороны, как Джек играет с сыном. Он строил ему смешные рожицы, делал «козу», подбрасывал к потолку, и восьмимесячный малыш заливался смехом. От этого на душе становилось радостно и спокойно, прошлое забывалось, а будущее виделось непременно счастливым.

Но иногда муж просто сидел у детской кроватки и молчал. И тогда ее сердце сжимала тревога.

— Джек, — она присела рядом и положила голову ему на плечо, — что-то случилось?

— Так, задумался.

— О чем?

— Что бы ты сделала, если бы у тебя было много денег? Например, сто тысяч?

— Купила бы слона, — тут же выдала Эби.

— Зачем? — удивился Джек.

— Хочу.

— Слона?

— Ага. Большого такого, розового.

— Слоны не розовые.

— А мы его покрасим!

Ребенок, слыша голоса родителей, попытался встать в кроватке, придерживаясь за высокие бортики. С сопением и кряхтеньем ему это удалось, но, постояв пару секунд, он плюхнулся на попу и, вместо того чтобы заплакать, засмеялся.

Джек же, только-только улыбавшийся нехитрым шуткам жены, снова сделался серьезным.

— У него ведь есть душа? — спросил, глядя на сына. — Дориан когда-то рассказывал, что ребенок берет частицы души родителей так же, как частицы их плоти. Тело без души тоже может родить дитя, но оно будет с душевным изъяном…

Слушать дальше Эби не стала.

— Эйден, милый, — заглянула она в кроватку к сыну, — дай-ка мне это на минуточку.

Малыш послушно отдал большую погремушку, и та радостно дзынькнула, стукнув Джека по лбу.

— Чтобы не говорил глупостей! — объяснила Эби и стукнула его еще раз. — И чтобы не думал глупостей! У него есть душа, и у тебя есть душа. Все? Разобрались?

— Угу. — Джек потер лоб. — Я же просто…

Не просто.

Пять лет уже не просто.

И Эби нередко посещают странные мысли. Только некому дать ей по лбу, и она думает их долго-долго. Случается, целую ночь напролет.

Думает о Джеке.

Об их ребенке.

О прошлом и о будущем.

Но чаще все-таки о Джеке. О том, как он стал собой и что повлияло на него сильнее, гений Дориана Лленаса или память Эйдена Мерита.

Или это она, Эби, сделала его таким, когда держала за руку в ночь нового рождения? Может же быть, что это она пожелала и придумала его таким? Переделала? Изменила разум и волю? Сделала его тем, кого хотела любить и кто так же любил бы ее? Внушила ему ту нежность, что светится в его взгляде, не слабея с годами?