Рафферти снова с улыбкой посмотрел на меня, будто мы с ним коллеги и обсуждаем дело за пинтой пива в уютном пабе.

– Пожалуй.

– Думаете, это была она?

– Сомневаюсь. – Озноб пробирал насквозь, просачивался внутрь, что-то такое я должен знать, чего-то не учел… – Но если она в него влюбилась, зачем ей писать ему письма? Не проще ли взять и замутить с ним?

Рафферти пожал плечами:

– Может, она, как и утверждает, боялась, что он хочет над ней посмеяться. Или строила из себя недотрогу. А может, на самом деле вовсе и не была в него влюблена, просто пыталась его подловить, сделать что-то такое, что послужило бы доказательством его приставаний, – например, прислать ей фото члена. Или вообще не знала, чего хочет. – Снова улыбка. – Девчонки-подростки все чокнутые, правда же?

– Наверное.

– По крайней мере, так мне рассказывают. В общем, сперва я гадал, что да как. А потом, – Рафферти непринужденно откинулся назад и облокотился о стену террасы, словно чтобы полюбоваться садом, – я вспомнил те твиты. И понял, что есть один человек, не Сюзанна, который не прочь прикинуться кем-то другим, чтобы поприкалываться в интернете, задурить людям головы. И у кого это отлично получается.

Меня снова обдало холодом. Он исходил от земли, проникал до костей. Я уже не чувствовал ног.

– Это ведь вы посылали Доминику те письма?

– Не знаю, – ответил я. – Не помню.

Рафферти вздохнул с раздражением и удивлением:

– Ну хватит, Тоби.

– Я серьезно.

– Можно подумать, вы отправили столько подложных писем, что такую мелочь, как письмо парню, который вскоре умер, уже и не вспомните?

– Не помню.

– Ладно. Зайдем с другой стороны. Вы в школе писали кому-нибудь анонимные письма?

– Да вроде бы нет, – ответил я и заподозрил, что это неправда: вот мы с Деком смеемся за школьным компьютером, Не, надо помягче, а то он в жизни не поверит…

Рафферти хмыкнул.

– Помните парня по имени Лоркан Маллен? Вы учились в одном классе.

– Помню, конечно. А он здесь при чем?

– Так вот он утверждает, что в выпускном классе ему весной несколько раз писала девушка, которой он якобы нравился. Имени своего не называла, просто сказала, что видела его в школе и он ей понравился. Лоркан не пользовался особым успехом у девушек – тощий, прыщавый, это его собственные слова, – так что ему было очень приятно. Девушка намекнула, что состоит в школьной хоккейной команде, чтобы он понял, что фигура у нее что надо и вообще она красотка. И через пару писем предложила ему встретиться. Они договорились, где и когда, Лоркан надел самую нарядную рубашку, вылил на себя полфлакона дезодоранта, пришел – а там вы с Деком трясетесь от хохота.

Это тогда Дек придумал. Ему вечно было скучно на информатике, и он нарывался на неприятности, чтобы показаться крутым. Греби сюда, кого-нибудь разведем… Писали мы не только Лоркану, выбрали трех или четырех парней – доверчивых, полных лохов, – но только Лоркану хватило глупости купиться.

– Мы были полными придурками, – признал я, – причем все. Наверняка и надо мной кто-то пытался так же подшутить.

– Могло быть и хуже, – ответил Рафферти, – даже Лоркан это признал. Он боялся, что вы растреплете всем и над ним будут так издеваться, что хоть школу меняй или беги из страны. Но вы никому ничего не сказали. Вы не хотели его растоптать, лишь посмеяться.

Вообще-то, сказали. Мы думали, Шон тоже посмеется, но он взглянул на нас с отвращением (перекладывал учебники из шкафчика в свой рюкзак): Офигеть. Лоркан? Если уж решили над кем-то поиздеваться, так хотя бы выберите того, кто сможет дать вам отпор. А слабых обижать ума не надо.

– Может, вы и Доминика так же разыграли? – спросил Рафферти. – Он же цеплялся к вашим кузенам, так что сам напросился, верно?

Наверняка мы потеряли интерес к Лоркану, переключились на что-нибудь еще. Это было бы вполне в стиле Дека, одного раза ему обычно хватало за глаза. Если бы не он, я бы ничего такого не предложил и в одиночку точно продолжать не стал бы, да и мнение Шона для меня много значило. И меня задело, что он посмотрел на нас с таким отвращением. Выберите того, кто сможет дать вам отпор.

– Те письма, – я так замерз, что, казалось, уже никогда не согреюсь, – Лоркану. Их писали с того же адреса, что и Доминику?

Рафферти взглянул на меня с любопытством:

– Вы и правда ничего не помните?

– Нет.

– Мы не знаем, – признался он, помолчав. – Лоркан удалил их, как только выяснил, что это был розыгрыш, а сервер так долго информацию не хранит. Вы случайно не помните, как назывался ваш почтовый ящик? Ну хотя бы примерно?

– Нет.

Ящик завел Дек, это он сидел за клавиатурой, смеялся как сумасшедший и затыкал меня, когда я пытался что-то сказать.

– Жаль, – после паузы, показавшейся мне бесконечной, ответил Рафферти. – Деклан тоже не помнит. Что Лоркану писал, помнит – и еще кому-то, кстати, – но говорит, что Доминику не писал. И я ему верю.

Я бы непременно признался во всем Шону – мол, смотри, я выбрал достойного соперника, не какого-нибудь там слабака. Разве что… разве что Доминик исчез до того, как я успел обо всем рассказать, а я заподозрил – пусть на минуту, – что без моих писем тут не обошлось. Доминик из-за экзаменов и так уже слетел с катушек, а тут понял, что его развели как последнего лоха, – фигня, конечно, но вкупе с остальным… И если бы я подумал, что имею к этому хоть какое-то отношение, то, разумеется, держал бы язык за зубами. Мое признание только всех расстроило бы. Толку от него уже не было, тем более что наверняка мы ничего не знали, так к чему казниться, изводить себя мыслями о том, что было бы, если бы… В этом весь ты: все, что тебе не нравится, моментально выкидываешь из головы.

Рафферти вздохнул.

– Похоже, мы уже никогда этого не узнаем. А мне хотелось бы знать. Что, если те письма и поощрили Доминика бегать за Сюзанной? И за это его убили? Тогда неважно, кто именно его убил, потому что автор писем втянул Доминика во все это, подставил под удар.

У меня не было сил даже ужаснуться. Если честно, я устал не столько от Сюзанны, сколько от самого себя, без вины пострадавшего, Белого рыцаря, хитроумного следователя, убийцы, слепого эгоиста, жалкого провокатора, ну сфоткай себя, тебе жалко, что ли? Завтра все будет иначе, все постоянно меняется. Бесформенное, бескостное, гротескное существо, из которого каждый, кто хочет, может слепить что угодно, как из пластилина, – как же меня от этого тошнило.

Сад был черный, сине-белый, распухшие от плюща деревья стояли недвижно, как памятники. Кот куда-то подевался. В воздухе, точно крохотные хлопья снега или пепла, кружили невесомые семена березы.

В ушах снова и снова звучал голос Рафферти, но я не сразу его расслышал. Неважно, кто именно его убил.