– Йен, а как у тебя насчет оружия? Лук, случаем, не с собой?

Тот сокрушенно покачал головой. Он тоже подошел к дверям сарая и жадно смотрел вдаль.

– Есть два приличных ножа, пистолет. Еще ружье, оставил возле лошади. – Йен кивнул головой в сторону темной линии леса. – Сбегать за ним? Правда, могут увидеть.

Джейми задумался. Желание залечь в засаде, дождаться Боннета и взять того в плен было чисто животным, охотничьим инстинктом; он понимал тягу Йена и разделял ее, однако рациональное мышление уже вовсю работало, подсчитывая за и против, заглушая жажду мести.

Если это действительно судно Боннета – хотя они не знали наверняка, – могут пройти долгие часы, прежде чем за ним отправят лодку. И потом, каковы шансы, что Боннет сам пойдет с той партией? Он – капитан; поплывет сам или пошлет матросов?

При наличии ружья можно подстрелить Боннета из засады – верное дело при условии, что тот сядет в лодку и его удастся различить в темноте. Впрочем, подстрелить – еще не значит убить…

А если не сядет? Тогда придется ждать, пока они подплывут поближе, прыгнуть на борт… Сколько их там? Двое, трое, четверо? Перебить или обездвижить, потом грести всю дорогу обратно, а на судне наверняка заметят переполох на берегу и тогда или разобьют лодку пушечным выстрелом, или дождутся, пока они подплывут поближе, и расстреляют, словно уток.

Даже если им все-таки удастся забраться на борт незамеченными, придется долго искать Боннета, как-то ухитриться бесшумно прикончить, не привлекая внимания команды…

Весь этот сложный анализ занял один вдох, а на выдохе решение было принято. Если их убьют или поймают в плен, Клэр останется одна, совершенно беззащитная. Нет, это неоправданный риск. Ничего, потом он найдет Форбса – когда придет время…

– Ладно, – вздохнул Джейми и отвернулся. – У тебя, небось, только одна лошадь?

– Ага, – столь же сокрушенно вздохнул племянник. – Но я знаю, где можно достать вторую.

Прошло два жарких, влажных дня в душной темноте; я буквально чувствовала, как в каждой щелочке моего тела поселяются грибки и плесень, не говоря уже о вездесущих тараканах, которые явно вознамерились отгрызть мне брови всякий раз, как только гасили свет. Ботинки стали мягкими и липкими внутри, волосы свисали сальными прядями, и по примеру Сэди Фергусон большую часть времени я проводила в сорочке.

Поэтому, когда миссис Толливер велела нам помочь со стиркой, мы бросили играть в мушку – Сэди выигрывала – и кинулись исполнять, чуть ли не отталкивая друг друга.

Во дворе было куда жарче и не менее сыро, чем в камере: из котла поднимались клубы пара, отчего наши сорочки из грубого полотна стали совсем прозрачными от пота, а лицо облепили мокрые пряди волос. Зато здесь не было клопов, и, хотя солнце немилосердно палило, отчего у меня сразу покраснели нос и руки, – что ж, и за это стоило быть благодарной.

Я спросила миссис Толливер о своей недавней пациентке; надзирательница со страдальческим видом поджала губы и покачала головой. Прошлой ночью шериф отсутствовал, и, судя по нездоровой бледности, дама провела долгую одинокую ночь в компании бутылки джина.

– Вам лучше присесть в теньке и выпить… воды, как можно больше, – посоветовала я. Чай или кофе более эффективны, но в колонии они на вес золота – вряд ли жена шерифа могла позволить себе такую роскошь. – Если у вас найдется ипекакуана или немного мяты…

– Благодарю за ценные советы, миссис Фрэзер! – отбрила она, покачнувшись; ее щеки лоснились от пота.

Я пожала плечами и принялась вытаскивать белье пятифутовой деревянной мешалкой, до того изношенной, что потные руки скользили по отполированному дереву. Мы старательно выстирали, выполоскали, отжали белье, обжигая руки, развесили сушиться и обмякли в скудном теньке у дома, передавая друг другу жестяной ковшик с теплой водой из колодца. Миссис Толливер, невзирая на высокое социальное положение, вдруг присела рядом.

Я повернулась к ней, чтобы предложить ковшик, но она уже закатила глаза и медленно обмякла на груде сырого белья.

– Померла? – поинтересовалась Сэди Фергусон и огляделась по сторонам, явно оценивая шансы на побег.

– Не… Похмелье, да еще солнечный удар.

Я нащупала пульс – учащенный, однако вполне устойчивый. Я уже и сама начала прикидывать, не лучше ли оставить ее захлебываться в собственной рвоте и сбежать как есть, босиком и в сорочке, но меня опередили мужские голоса, доносящиеся из-за угла дома.

Их было двое: констебль Толливера – я его видела лишь мельком, когда меня привезли люди Брауна, – и щегольски одетый незнакомец в камзоле с серебряными пуговицами и шелковом жилете, испорченном пятнами пота. Гость нахмурился, озирая сцену разгульного непотребства.

– Это и есть заключенные? – уточнил он с ноткой отвращения.

– Да, сэр, – откликнулся констебль. – По крайней мере те, что в сорочках. Вон та – жена шерифа.

Ноздри Серебряных Пуговиц на миг втянулись и снова раздулись.

– Которая из них повитуха?

– Это я, – откликнулась я, выпрямляясь и принимая вид, полный достоинства. – Меня зовут миссис Фрэзер.

– Вот как, – отозвались Пуговицы скучающим тоном, словно ему было все равно – хоть королева Шарлотта. Он пренебрежительно оглядел меня с головы до ног, затем повернулся к потному констеблю: – В чем ее обвиняют?

Тот озадаченно нахмурился, переводя взгляд с Сэди на меня и обратно.

– Э-э… Одна вроде сидит за подделку, а вторая за убийство. А вот кто из них кто…

– Я – убийца, – храбро выступила вперед Сэди. – А она – замечательная повитуха!

Я удивленно покосилась на нее, но Сэди едва заметно покачала головой и поджала губы.

– Хм-м… Ну ладно. У вас есть платье… мадам?

Я кивнула. Серебряные Пуговицы коротко приказал:

– Оденьтесь, – и повернулся к констеблю, достав из кармана большой шелковый платок и утирая лицо: – Значит, я ее забираю – передайте мистеру Толливеру.

– Так точно, сэр, – заверил его констебль, неуклюже кланяясь и расшаркиваясь. Он глянул на миссис Толливер в отключке, затем перевел строгий взгляд на Сэди: – Эй, ты! Занеси ее внутрь. Живо!

Сэди поправила пальцем затуманенные от пара очки.

– Да, сэр! Сию минуту, сэр!

У меня не было возможности переговорить с Сэди – я едва успела надеть корсет и платье и захватить свою сумку, прежде чем меня препроводили в экипаж – тоже довольно потрепанный, со следами былого величия.

– Не могли бы вы объяснить, кто вы и куда меня везете? – поинтересовалась я через пару-тройку перекрестков; мой спутник смотрел в окно с отсутствующим выражением лица.

Вопрос застал его врасплох, и он озадаченно моргнул, словно только сейчас понял, что перед ним одушевленный объект.