Я был все еще в двух метрах от конца дорожки, когда болты сорвались окончательно. Рефлекс «Эйшундо» бросил меня вперед. Я уронил «Рапсодию», схватился за край загона обеими руками. Пол ушел из-под ног. Ладони сомкнулись на промокшем от дождя вечном бетоне. Одна рука соскользнула. Гекконовая хватка другой удержала меня. Где-то внизу болотная пантера выбила когтями из сползшего мостка искры, затем упала с пронзительным воем. Я поискал опору второй рукой.

Над краем стены загона показалась голова Шегешвара. Он был бледен, на правом рукаве его куртки просачивалась кровь, но, увидев меня, он улыбнулся.

– Ну надо же, сука, – сказал он почти непринужденным тоном. – Мой старый самовлюбленный долбаный друг Такеси Ковач.

Я отчаянно качнулся вбок. Уцепился каблуком за край загона. Шегешвар увидел это и похромал навстречу.

– Нет, это вряд ли, – сказал он и спихнул мою ногу. Я снова замотался, едва удерживая хватку обеими ладонями. Он стоял надо мной, смотрел. Затем взглянул за бойцовские ямы и кивнул с неопределенным удовлетворением. Вокруг нас бился дождь.

– Хоть раз, для разнообразия, я смотрю на тебя сверху вниз.

Я тяжело дышал.

– Отсоси.

– Знаешь, а эта пантера внизу вполне может оказаться твоим религиозным дружком. Вот ирония, а?

– Просто заканчивай уже, Рад. Ты продажный кусок говна, и уже ничего это не изменит.

– Давай-давай, Такеси. Осуждай меня, читай долбаные морали, – его лицо перекосилось, и на миг мне показалось, что сейчас он и собьет меня вниз. – Как всегда. Ой, Радул гребаный преступник, Радул ни хрена сам не может, один раз я, сука, спас Радулу жизнь. Ты это пел с тех самых пор, как увел у меня Ивонну, и с тех пор ни хрена и не изменился.

Я уставился на него под дождем, чуть не забыв о пропасти под ногами. Выплюнул воду изо рта.

– Какого хера ты несешь?

– Ты отлично знаешь, какого хера я несу! Лето у Ватанабе, Ивонна Вазарели, с зелеными глазами.

С именем вспыхнуло воспоминание. Риф Хираты, худощавый силуэт надо мной. Мокрое от моря тело со вкусом соли на сырых резиновых костюмах.

Держись крепче.

– Я, – я глупо покачал головой. – Я думал, ее звали Ева.

– Вот видишь, вот видишь, сука, – слова потекли из него, как гной, как застарелый яд. Лицо исказилось от гнева. – Тебе даже было на нее насрать, просто очередная безымянная подстилка.

На долгий миг прошлое нахлынуло на меня, как прибой. Оболочка «Эйшундо» перехватила управление, и я завис в освещенном туннеле из калейдоскопических образов того лета. На веранде у Ватанабе. Жара, давящая со свинцового неба. Редкий бриз над Простором, неспособный даже пошевелить тяжелые зеркальные музыкальные подвески. Кожа, скользкая под одеждой, в крупных каплях пота – на виду. Ленивые беседы и смех, едкий аромат морской конопли в воздухе. Зеленоглазая девушка.

– Это же было двести долбаных лет назад, Рад. И ты с ней даже почти не разговаривал. Ты херачил мет с сисек Малгожаты Буковски – как, блин, обычно и делал.

– Я не знал, как разговаривать. Она же была… – он запнулся. – Она же мне нравилась, ты, гондон.

Сперва я не узнал звук, который вырвался из меня. Это мог быть поперхнувшийся кашель от дождя, который заливался в глотку каждый раз, как я открывал рот. Было похоже на всхлип, крошечное выворачивающее чувство, будто внутри что-то отошло. Ускользнуло, потерялось.

Но нет.

Это был смех.

Он нашел на меня после первого приступа захлебывающегося кашля, как тепло, требуя свободного места в груди и выхода. Он выплюнул воду из моего рта, и я не мог остановиться.

– Хватит ржать, сука.

Я не мог остановиться. Я хихикал. Свежая энергия напрягла мои руки от незваного веселья, в гекконовые ладони хлынула новая хватательная сила, до кончика каждого пальца.

– Тупой ты придурок, Рад. Она же была из богатеев Ньюпеста, она не собиралась тратить жизнь на уличных отбросов вроде нас. Той же осенью она уехала учиться в Миллспорт, и я ее больше не видел. Она мне даже сказала, что я ее больше не увижу. Сказала не расстраиваться, что мы повеселились, но дальше жизни у нас разные, – почти не осознавая, что я делаю, я поймал себя на том, что начал подтягиваться на крае загона под его взглядом. В грудь уперся твердый угол вечного бетона. Я задыхался, когда говорил: – Ты правда думаешь. Что у тебя были какие-то шансы с такой Рад? Думал, что она тебе… Детей народит, будет сидеть на верфи в Шпекны с другими марухами? Ждать, пока ты вернешься? Бухой от Ватанабе под утро? В смысле, – между вдохами снова прорывался смех, – это насколько ж отчаянной должна быть женщина, любая, чтобы на такое согласиться?

– Пошел ты! – заорал он и ударил меня ногой в лицо. Наверное, я знал, что это случится. Я точно его провоцировал. Но все вдруг показалось далеким и не важным на фоне блестяще-ярких образов того лета. И в любом случае, все делала оболочка «Эйшундо», не я.

Вперед хлестнула левая рука. Схватила его за икру, когда нога поднялась от удара. Из моего носа хлынула юшка. Гекконовая хватка вцепилась. Я с силой рванул вниз, и он исполнил на краю загона идиотскую одноногую джигу. Посмотрел на меня с ходящими желваками.

Я упал и затащил его за собой.

Падать пришлось недалеко. Бока загона были с таким же наклоном, как в бойцовских ямах, и сорвавшийся мостик застрял на середине вечнобетонной стены почти горизонтально. Я ударился о сетчатый металл, Шегешвар приземлился на меня. Я остался без воздуха в легких. Мостик содрогнулся и заскрежетал, съехав вниз еще на полметра. Под нами сошла с ума пантера, бросаясь на перила, пытаясь сорвать нас на дно загона. Она чуяла кровь, струящуюся из моего сломанного носа.

Шегешвар заворочался с яростью в глазах. Я нанес удар. Он его подавил. Шипя односложные ругательства сквозь сжатые зубы, он прижал раненую руку к моему горлу и навалился. Из него вырвался вскрик, но давление он не сбавил ни на секунду. Пантера врезалась в бок упавшего мостика, обдав вонью дыхания через сетку с моей стороны. Я видел один бешеный глаз, скрывшийся за искрами, когда когти рванули по металлу. Она вопила и пускала слюни, как безумная.

Может, так и было.

Я брыкался и отмахивался, но Шегешвар меня зажал. Почти две сотни лет уличного насилия за пазухой – такие бои он не проигрывал. Он прожигал меня взглядом, и ненависть придавала ему сил забыть о боли осколочного ранения. Я высвободил одну руку и снова попытался ударить в горло, но он закрылся и от этого. Блок локтем – и пальцы едва скользнули по его лицу. Затем он захватил мою руку и тяжелее навалился на свою раненую, которой душил меня.

Я поднял голову и прокусил куртку на предплечье до самой разорванной плоти. В ткани накопилась кровь, наполнила мой рот. Он закричал и ударил меня по голове второй рукой. Давление на горле начало сказываться – я больше не мог вздохнуть. Пантера билась о металлический мостик, он сдвинулся. Я чуть соскользнул в сторону.