Неизвестный не боялся Варгаса. Его нисколько не беспокоило, что капитану удастся (во всяком случае, тот на это рассчитывал) раскрыть тайну. Он прикусил язык, чтобы не расхохотаться. Осталось потерпеть недолго. И когда исчезнет необходимость следить за полицейским и вопрос будет закрыт, он сможет наконец насладиться своей наградой – Алисией. Наедине с ней, не торопясь, именно так, как ему пообещал наставник. Он собирался долго и с большим мастерством доказывать этой плюшевой сучке, что больше ему нечему у нее научиться. И прежде, чем отправить ее в небытие, откуда ей не следовало возвращаться, он поработает с ней и покажет, что такое настоящая боль.

Алисия открыла глаза, едва в окнах забрезжил рассвет. Повернув голову, она уткнулась лицом в диванную подушку. Алисия лежала полностью одетая, а во рту ощущался вкус горького миндаля, который обычно оставался после таблеток, запитых алкоголем. В ушах стучало. Она вновь приподняла веки и увидела на столе флакон с пилюлями и бокал с остатками белого вина, который осушила одним глотком. Захотев налить себе еще, Алисия заметила, что бутылка пуста. На ощупь она двинулась в кухню за новой. И лишь тогда сообразила, что навязчивый стук в висках был вовсе не биением пульса и не приступом мигрени после лекарства, а гулкими ударами в дверь. Опираясь на спинку стула, Алисия протерла глаза. Из-за двери доносился голос, настойчиво звавший ее по имени. Она дотащилась до двери и открыла ее. Фернандито, выглядевший как человек, совершивший путешествие на край земли и вернувшийся обратно, посмотрел на нее скорее с выражением тревоги, нежели облегчения.

– Сколько времени? – спросила Алисия.

– Рано. Вы здоровы?

Она кивнула с полузакрытыми глазами и, спотыкаясь, направилась к дивану. Фернандито, успевший захлопнуть за собой дверь, испугался, что Алисия упадет. Он поспешил взять ее под руку и, доставив к дивану в целости и сохранности, помог сесть на подушки.

– Что вы принимаете? – поинтересовался он, рассматривая флакон с пилюлями.

– Аспирин.

– Наверное, в лошадиных дозах.

– Что вы тут делаете спозаранок?

– Вечером я был в Эль-Пинаре. Мне есть о чем рассказать.

Алисия пошарила по столу в поисках сигарет. Фернандито незаметно отодвинул пачку подальше.

– Я внимательно слушаю.

– Почему бы вам не принять душ, пока я варю кофе?

– От меня плохо пахнет?

– Нет. Но думаю, вам станет лучше. Давайте я помогу.

Не дожидаясь возражений, Фернандито поднял Алисию с дивана и отвел в ванную комнату. Усадив ее на край ванны, он пустил воду и одной рукой попробовал температуру, другой придерживая страдалицу, чтобы она не сползла на пол.

– Я не ребенок! – возмутилась Алисия.

– Порой вы ведете себя как дитя. Вперед, в воду. Вы сами разденетесь или доверите это мне?

– Размечтался!

Алисия вытолкнула Фернандито из ванной и закрыла дверь. Раздеваясь, она бросала на пол предметы туалета один за другим, словно избавляясь от старой чешуи, а потом посмотрелась в зеркало.

– Господи боже!

Через несколько мгновений Алисия ожила, окунувшись в воду, которая внезапно оказалась обжигающе ледяной. Фернандито, варивший в кухне крепкий кофе, не сдержал улыбки, услышав пронзительный крик, раздавшийся из ванной комнаты.

Через пятнадцать минут Алисия, утопая в купальном халате, который был ей велик, и обмотав влажные волосы полотенцем, слушала отчет о событиях прошлой ночи. Предоставив Фернандито вести рассказ, она цедила маленькими глотками черный кофе из чашки. Когда Фернандито закончил повествование, Алисия допила кофе залпом и посмотрела ему в лицо.

– Мне не следовало подвергать тебя такой опасности, Фернандито.

– Это еще ничего. Тот тип, Эндайа, понятия не имеет, кто я такой. Но не сомневаюсь, что он все знает о вас. В опасности именно вы.

– Где ты находился после того, как улизнул от полицейских?

– Мне попался по пути своего рода пансион за рынком Бокерия, и я смог переждать там до утра.

– Своего рода пансион?

– Пикантные подробности позднее. Что нам делать теперь?

Алисия поднялась:

– Тебе – ничего. Ты сделал уже достаточно.

– Как – ничего? После всего, что произошло?

Она приблизилась к нему. Фернандито неуловимо изменился, что чувствовалось в его взгляде и манере поведения. Алисия решила не вытягивать из него правду, оставив это до более благоприятного момента.

– Ты дождешься тут возвращения Варгаса и повторишь ему все то, что рассказал мне. Со всеми подробностями.

– А вы куда пойдете?

Алисия вынула из лежавшей на столе сумки револьвер и удостоверилась, что он полностью заряжен. Увидев в ее руках оружие, Фернандито растерялся:

– Послушайте…

22

В какой-то момент своего заключения Маурисио Вальс начал воспринимать свет как прелюдию к боли. В сумраке он мог убедить себя, что ржавые прутья не ограничивают его свободы и стены камеры не сочатся грязноватой влагой, как капли меда медленно стекавшей по каменной поверхности, собираясь липкими лужами у него под ногами. Кроме того, в потемках он не видел себя самого.

Окружавшая его стена темноты давала тонкую трещину лишь один раз в день, когда на верхней площадке лестницы появлялась полоса света и на ее фоне Вальс различал силуэт человека, приносившего ему ковш мутной воды и кусок хлеба, который министр мгновенно проглатывал. Тюремщик сменился, а обращались с ним по-прежнему. Новоявленный сторож не останавливался, чтобы посмотреть на узника, и всегда хранил молчание. Он пропускал мимо ушей вопросы Вальса, его мольбы, оскорбления и проклятия. Просто ставил еду и питье у решетки, поворачивался и уходил. Когда новый тюремщик впервые спустился в подвал, его стошнило от вони, исходившей из камеры и от пленника. С тех он почти всегда являлся, закрыв рот платком, и не задерживался дольше необходимого. Вальс уже не чувствовал смрада, как почти не ощущал ни боли в руке, ни тупой пульсации бурых капилляров, тянувшихся от культи и оплетавших предплечье паутиной черных сосудов. Его бросили гнить заживо, и его это перестало волновать.

Вальс начал привыкать к мысли, что наступит день, когда никто не спустится по каменным ступеням в подвал и дверь больше не откроется, и последние часы жизни он проведет в темноте, ощущая, как его тело разлагается, постепенно уничтожая самое себя. Он не раз становился свидетелем подобного исхода в бытность свою комендантом тюрьмы Монтжуик. Если повезет, агония продлится всего несколько дней. Вальс попытался представить состояние слабости и полузабытья, которое овладеет им после того, как в муках голода будет пройдена точка невозврата. Самый жестокий сценарий предполагал отсутствие воды. Наверное, когда истерзанный страданиями, он от безысходности начнет слизывать сточные воды, сочившиеся по стенам, его сердце перестанет биться. Один из докторов, служивший у него в крепости двадцать лет назад, любил повторять, что Бог проявляет снисхождение в первую очередь к негодяям. Даже тут жизнь шельмовала по-крупному. Но, может, в последний момент Господь сжалится и над ним тоже и заражение, расползавшееся по венам, избавит его от худшего в смертный час.