Уин-райятук танцевал. И пел.

Вечером пятого дня на дальнем берегу поляны внезапно взлетели птицы. Он перестал танцевать и уставился на лес в поисках тайного движения, которое его острые глаза сумеют увидеть, а острые уши – услышать. Кто-то или что-то двигалось среди деревьев. Он подобрал свой ольховый посох, сделал медленный круг, оглядывая сумеречную поляну, и опять поглядел в сторону птичьего переполоха.

И пошел в темноту, с тревогой и волнением. Там стояла фигура, высокая, одетая в меха; она ждала его…

Он ударил основанием танцующего-с-рекой-посоха по камню:

– Выходи. Я знаю, кто ты. И очень скоро ты меня узнаешь…

Подлесок дрогнул. Фигура задвигалась, вышла на свет и внимательно поглядела на него. Уин-райятук почувствовал, как его ноги ослабели, но он заставил себя не упасть.

Перед ним стояла женщина. Высокая, с длинными льняными волосами, дикая.

Широко расставленные темные глаза глядели на него слишком пристально. Очень привлекательное лицо, замечательное теплотой и болью, которые она молча передавала человеку, стоявшему перед ней. По ее левой щеке бежал старый шрам, белый и выпуклый, портивший лицо; такие уродства Уин-райятук связывал с мифаго. Призрак, властный и потрясающий, в буквальном смысле слова: от нее шел запах частично женский, частично лошадиный – она скакала верхом много недель. Земля и пот пропитали меха, в которые она завернулась; животный жир еще не исчез с ее кожи и гнил. Значит, она не охотник.

Под левой рукой она держала узел из волчьей шкуры, через плечо были переброшены маски, связанные по двое: маски из коры, очень старые и гниющие. Их мертвые лица постукивали, когда она двигалась; пустые глаза и пустые рты напомнили Уину вырезанные на камне головы, которые он видел во время долгого путешествия сюда, в место покоя.

Он тотчас же понял, кто она. И узнал черты тех двух масок, которых мог видеть. Те же самые лица глядели на него с мертвых деревьев холма смерти.

– Ты Уинн-Джонс? – внезапно спросило привидение, и человек отшатнулся, не ожидая услышать свое тайное имя. Он очень давно не слышал его, и оно показалось чужим, из другой жизни, другого мира.

– Я Уин-райятук, – прошептал он, качаясь на ногах; голова кружилась, от голода и потрясения. Где же его сын? Он был уверен, что новоприбывший – его сын: скоген, который ищет его.

– Я искала тебя, – сказала женщина. Внезапно она стала смертельно бледной, очень усталой; глаза погасли, как если бы она успокоилась. – Я облазила весь лес. Я провела здесь слишком много лет. Слава богу, наконец-то я нашла тебя…

– Я не… – пробормотал Уин, понимая, что он слишком ослаб и тело больше не слушается его. – Я не понимаю…

Он почувствовал, как ноги начали гнуться. Он слишком уверил себя, что домой идет его сын. Кто эта женщина? Что она несет с собой? Откуда она знает о нем? Как она узнала о масках?

Внезапно в ее глазах появился страх. Он услышал шаги у реки. И тяжелое дыхание. Уин обернулся.

Тиг пошатнулся, потом выпрямился. Быстрое движение. А потом каменный молоток, который он бросил в отца, ударил Уина в лицо и бросил на землю; сознание начало покидать его, в момент боли и потери…

Странная женщина зло закричала.

Тиг радостно заорал.

Вода яростно брызнула; мальчик бежал к своей первой жертве.

Уин попытался сесть, но тело не послушалось. Он чувствовал запах собственной крови, попробовал ее на язык; она начала заливать глаза. На лицо опустилось летнее тепло и стало быстро распространяться. Лиственный полог над ним закружился; дикий танец, танец смерти.

Тиг шагнул к нему. Свет сумерек сверкнул на белой кости, нож вонзился в податливую плоть. Боль ударила, потом исчезла. Мальчик дико пилил еще живую голову. Его эльфийские глаза, казалось, говорили: «Я хочу съесть тебя. Высосать твои странные сны…»

Мгновением позже Тиг завизжал, как побитая собака. Его вздернули на ноги. Женщина крепко держала его, схватив запястье руки с костяным ножом. Нежная пара рук – не Тига! – приподняла голову Уина; пальцы ощупали глубокую рану.

– Мне нужна игла. Любая. Рыбья кость. Все, что угодно…

Он знал этот голос. Мужчина, который держал его, наклонился и прошептал:

– Это была долгая охота. Ты – лукавый, вечно ускользающий зверь. Но сейчас я тебя поймал…

Уин-райятук больше не боялся; он погружался в сны о мире. И услышал последнее слово, наполнившее его радостью.

– Отец…

Узкое злое лицо с дикими глазами выглядывало из-за прутьев самодельной загородки. По коже мальчика плясали желтые отблески костра, горевшего в ограждении. Его пальцы вцепились в дерево, оскаленные зубы сверкали, бросая вызов чужакам.

Я убегу. И съем твои кости.

Таллис, не испугавшись, подошла ближе. Тиг не пошевелился, но раскосые глаза слегка сузились, маленькие блестящие зрачки следили за ее приближением. И когда женщина нагнулась и подняла первую из своих масок, Тиг засмеялся, сплюнул и с удивительной силой тряхнул прутья своей тюрьмы.

Он с вызовом посмотрел на Пустотницу, презрительно на Габерлунги и откровенно засмеялся при виде Серебрянки. Но затих, когда Таллис надела Соколицу и на мальчика поглядели холодные глаза и острое лицо птицы.

– Почему ты пытался убить Уин-райятука? – спросила она, не снимая покрытое перьями дерево.

Он проорал ответ (хотя и не понял вопрос) жестокими словами на родном языке. Таллис разобрала только «Уин» и «Мортен». Одно выражение он повторял снова и снова: Уин бааг на йис! Уин бааг на йис!

Наконец Тиг успокоился, и Таллис сказала эти слова ему. Он удивленно посмотрел на нее, потом рассмеялся.

Протянув руку через прутья, он коснулся полета птиц и просунул палец через рот маски в неведомую и непонятную область за ним. Таллис ощутила вкус мочи и соли на кончике пальца, но разрешила неуверенному щупу войти в свой рот. Мальчик, кажется, обрадовался этому знаку доверия.

Таллис сняла маску и коснулась мокрого кончика пальца одним из своих; Тиг мгновенно превратился в зверя и заметался внутри загона для скота, ударяясь головой о землю и воя, как от неизбывного горя.

Внезапно он вернулся назад и уставился на Таллис. И начал бить кулаком по левому глазу, пока не полились слезы. Потом заговорил на отрывочном хтоническом[55] языке. Таллис слушала молча, не понимая слов; однако она чувствовала в голосе мальчика страдание и сожаление, то и дело сменявшиеся разочарованием.

– Ничем не могу помочь тебе, – сказала она, и раскосые глаза опять сузились, глядя на ее движущиеся губы, произносившие угрожающие и загадочные звуки. – Мне нужен человек, которого ты хотел убить. Я знаю, что ты должен сделать, поэтому и остановила тебя. Твоей новой магии придется подождать. И тебе придется подождать – сначала я узнаю его сны.