Тиг покачал головой, как если бы понял ее. Он свесил волосы вперед, сплел из них веревку и приложил ее к лицу так, чтобы она прошла через нос и левый глаз. Потом взял грязь с земли и вымазал ею всю левую половину лица, медленно и угрожающе.

Таллис положила на землю свою ношу, выбрала куклу длиной в палец и воткнула ее в землю, направив на него: дерево-наблюдатель.

– Теперь мои глаза всегда увидят тебя… – сказала она и опять повесила на плечо тяжелые маски.

Тиг засмеялся и поднял свои меха, обнажив гениталии, крошечные и белые как кость, потом громко завыл.

К утру он убежал, смочив своей кровью кончик одного из кольев. Он сломал пополам дерево-наблюдатель, которое Таллис зарыла рядом с загоном, бросил его на землю и обложил кругом из ракушек улиток. Ракушки были с дырками. Он взял их из ритуальной повязки Мортен. Ночью, после побега, Тиг прокрался в длинный дом, нашел Мортен, спавшую рядом с умирающим отцом, и украл повязку, которую она с таким тщанием сделала.

Таким способом он продемонстрировал свою силу. Тогда он мог бы убить Уинн-Джонса, если бы захотел, но его покорила собственная сила Таллис.

Он бросил ей вызов. Но Таллис припугнула его, и страх никуда не делся. Страх птиц и старой магии, которую он еще не победил.

Пока Таллис глядела на остатки своего дерева-наблюдателя, в утреннем небе над поселением появилась стая журавлей. Внезапно одна из птиц испуганно забила крыльями; невидимый охотник, стоявший у опушки леса, попал в нее камнем из пращи. Она начала медленно падать, изогнув шею назад. Вдали залаяла собака. Журавли повернули на север, и опять все затихло.

Охотник на журавлей вышел на пустую землю, окружавшую поселение тутханахов. Таллис присела на корточки. Странная фигура, несущая на плечах безвольную добычу, быстро пошла на восток. К паху человека был приторочен, как футляр для пениса, клюв журавля. Его шею и руки украшали черепа, перья и высохшие трупы маленьких птиц. На ногах – тростниковые сандалии. Значит, охотится и на болотах. За ним бежала болотная гончая. В свете нового солнца футляр для пениса сверкал, как копье. Перед тем как войти в лес, охотник на журавлей снял с себя триумфальную одежду; теперь ему будет легче бегать по лесу и искать место для костра.

Собаки – костлявые тупоносые животные – завыли, приветствуя новый день. Из углей повалил дым, вспыхнуло пламя. Неяркое солнце низко висело над лесом, сражаясь с осенним туманом. Таллис услышала голос Скатаха, где-то закашлялась женщина. Заплакал ребенок, засмеялся мужчина.

Деревня, еще недавно тихая, взорвалась звуками. Мужчина прошел через потрепанные шкуры одного из круглых домов, встряхнул свой тяжелый меховой плащ, в знак приветствия махнул рукой Таллис и с любопытством смотрел на нее, пока шел к земляным валам; там он присел в тени над землей и удобрил почву.

Таллис подобрала сломанную куклу и вернулась к длинному дому. Наклонившись, чтобы не удариться об изрезанную магическими знаками деревянную притолоку, она спустилась под землю. Свет лился из двух отверстий для дыма, сделанных в плотной дерновой крыше. Повсюду валялись связки мехов, шкуры, шесты, глиняные кувшины и тарелки, ткацкие рамы и части тотемов. Веревки с нанизанными на них ракушками, маленькими камнями, костями, корнями растений и высушенными тушками птиц свисали с почерневших поперечных балок, шуршали и шевелились под порывами ветра, приникавшего снаружи.

Через полумрак двигались силуэты людей, собираясь вокруг центрального костра, на вновь разгоревшихся углях которого медленно подогревалась вода в глиняных горшках. В лучах бледного света кружилась зола. В тенях сгорбились женщины, одетые в меха; их беспокойство выдавал только блеск темных глаз, глядевших на странную высокую женщину из Иноземья: Таллис.

Она прошла в дальний угол, где Скатах и его сводная сестра, Мортен, дежурили у израненного тела их отца.

Старик умирал. Раны на лице и шее распухли и воняли; заражение. Таллис нашла лечебные травы, неизвестные тутханахам, и Скатах продемонстрировал немалый талант хирурга, прочистив раны и подготовив их к лечению. Однако в условиях столь низкой культуры атака Тига должна была увенчаться успехом.

Более глубокая сила еще держала Уинн-Джонса в земле живых. Скатах говорил с ним, и Таллис тоже прошептала свою историю человеку, лежавшему без сознания, требуя вернуться, выйти по ступенькам из колодца, ведущего в трясущееся, наполненное костями чрево земли.

На третий день живой мертвец повернулся на бок и начал махать руками и бить ногами воздух. Скатах ничего не понял, в отличие от Мортен. Таллис же с самого начала поняла смысл его действий. Ему снилось, что он бежит как собака, как охотничий пес во время охоты. Он находился глубоко в лесу и искал воду. К вечеру, когда гончие тутханахов завыли на невидимых духов, Уин-райятук раздвинул губы и заскулил.

На следующий день он начал двигаться так, как будто плавал, изгибая тело и открывая и закрывая рот. Он был рыбой, плававшей в хрустально чистой воде. И плыл два дня. Таллис посмотрела на него через Серебрянку, но увидела только намек на холодную воду, в которой путешествовал его дух.

Наконец он превратился в птицу. Его голова дернулась, глаза открылись, он растопырил пальцы – крыло с перьями. Где бы он ни парил, тело Уин-райятука осталось лежать на камышовой циновке в длинном доме, и только по его птичьим крикам и подергиванию мускулов можно было догадаться о его полете.

– Аист, – сказала Мортен. – Последняя часть путешествия между двумя мирами.

– Он уходит от нас или возвращается домой? – тихо спросила Таллис. – Куда он летит?

Она не подходила к Скатаху, не в таком состоянии духа, хотя, когда она садилась рядом с ним, он часто брал ее руку холодными пальцами. Но его дух бродил далеко, возможно, преследуя животное-проводник, которое вело Уинн-Джонса через потусторонний мир. И он не сводил с отца глаз. Он дышал медленно и глубоко, пил воду из кожаного мешка, но ничего не ел.

Таллис стала расчесывать его спутанные волосы костяным гребнем. Он не сопротивлялся и даже прошептал «спасибо». Он сидел сгорбившись; вся его энергия и физическая сила, столько лет верно служившие ему, утекали через печальный взгляд темных глаз в сторону умирающего.

Таллис сказала себе, что его душевное отстранение ненадолго, что человек, которого она любит, скоро вернется. Но меланхолия, только увеличившаяся за эти несколько дней, сделала ее малообщительной и напряженной; она начала горевать о том, что еще не произошло.

Дочь Уин-райятука видела это – и старалась с ней сблизиться. Девочка и женщина – такие разные во многих отношениях – стали подругами. Таллис жила в женском доме, но так отличалась ростом (шесть футов, по подсчетам Таллис), рыжими волосами и смелым взглядом от маленьких и более темных женщин клана, что те относились к ней со смесью страха и почтения. Первые два дня Таллис носила изодранную волчью шкуру и только потом согласилась надеть одежду из шерсти выдры, обычную для клана. Женщины слегка успокоились, хотя самой Таллис этот мешковатый наряд сильно и печально напомнил детство, когда одежда вот так же вздымалась и ходила волнами на ее еще не оформившемся теле.