– Господи. – Вазари поежился. – Капитан, если вы меня возьмете, я полечу с вами.

– Нет, все в машину Фредди, я предпочитаю лететь один.

– Ваше отсутствие лицензии мне безразлично. – Вазари пожал плечами. – Иншаллах! Я смогу прослушивать радио. – Он показал указательным пальцем наверх. – Эти сукины дети не станут говорить по-английски. – Он повернулся к 212-му и уселся на левое сиденье.

– Это хорошая мысль, Мак, – заметил Эйр.

– Хорошо. Пойдем рядом и низко, как задумали. Фредди, если у одного из нас возникнут неприятности, второй летит дальше. – Увидев взгляд Эйра, он сказал: – Я имею в виду любые неприятности. – Последний взгляд на Локарта, Мак-Айвер еще раз махнул ему рукой и сел в кабину. Он был очень рад, что не полетит один. – Спасибо, – поблагодарил он Вазари. – Я не знаю, как все обернется в Кувейте, сержант, но я помогу всем, чем смогу. – Он пристегнул ремень безопасности и нажал кнопку запуска первого двигателя.

– Конечно. Спасибо. Черт, мне терять нечего; голова просто разламывается, я уже проглотил весь аспирин из обеих аптечек… Что случилось с Киа?

Мак-Айвер отрегулировал громкость в наушниках, нажал кнопку запуска второго двигателя, проверил уровень топлива и приборы, не переставая рассказывать:

– Аварийную ситуацию мне пришлось изобразить немного позже, чем я рассчитывал – мы сели примерно в полутора километрах от какой-то деревушки, – но все прошло удачно, даже слишком удачно; этот ублюдок потерял сознание, и я не смог вытащить его из кабины. Он так ерзал, что каким-то образом запутался в своем ремне безопасности, и у меня никак не получалось его освободить. И ножа, черт подери, не было, чтобы перерезать ремень. Я и так пытался, и этак, и тянул, и дергал – но пряжку заклинило, поэтому мне пришлось отступиться и подождать, когда он придет в себя. Пока я ждал, я вынес его багаж и сложил поближе к дороге, чтобы он его там нашел. Когда он очнулся, мне чуть из себя выпрыгнуть не пришлось, чтобы заставить его вылезти из кабины… – Пальцы Мак-Айвера точными движениями переходили от одного тумблера к другому. – В конце концов я притворился, что на борту пожар, и выскочил наружу, оставив его внутри. Это сработало, и он каким-то образом расстегнул пряжку и тут же выбрался за мной следом. Двигатели я не глушил, – чертовски опасно, конечно, но приходилось рисковать, – и как только он отбежал от вертолета, я пулей вернулся обратно и взлетел. Царапнул камень-другой по дороге, но не сильно…

Его сердце бешено колотилось в груди, в горле пересохло, пока он лихорадочно пытался взлететь, Киа царапал ручку дверцы снаружи, орал на него, вцепившись в борт, поставив одну ногу на полоз шасси, и Мак-Айвер испугался, что ему опять придется садиться. К счастью, нервы у Киа не выдержали, и он отцепил руки, шлепнувшись с высоты чуть больше метра, на которую они поднялись, и Мак-Айвер, освободившись, быстро набрал высоту. Он сделал круг, чтобы убедиться, что с Киа все в порядке. Когда он бросил на Киа последний взгляд, тот стоял, потрясая кулаками, с багровым от ярости лицом. Потом Мак-Айвер лег на курс к побережью, идя над самыми верхушками деревьев и камней в холмистой местности. И хотя он был в безопасности, гулкие удары в груди не ослабевали. По нему начали прокатываться волнами тошнота и жар.

«Это просто напряжение последней недели дает себя знать, – угрюмо сказал он себе. – Просто напряжение и все эти попытки избавиться от этого сукина сына, а заодно и тревога по поводу „Шамала“, и смертельный испуг при всех этих расспросах у муллы».

Несколько минут после расставания с Киа он летел прямо. Было трудно сосредоточиться. Боль все сильнее. Рычага управления какие-то чужие. Тошнота накатила на него, и он едва не потерял управление, поэтому решил сесть и немного отдохнуть. Он все еще был в холмистом предгорье: кругом скалы, рощицы деревьев и снег, небо висело низко над головой, покров облаков был довольно неплотный. Видя все как в тумане из-за тошноты, он выбрал первое подходящее плато и сел. Посадка получилась корявая, и это сильно испугало его, сильнее, чем все остальное. Рядом протекал ручей, наполовину замерзший, вода пенилась, прыгая вниз по камням. Манила его. Испытывая острую боль, он заглушил двигатели, добрел до ручья, улегся на снег и жадно припал к воде губами. Ледяная вода вызвала у него шок, и его вырвало; когда спазм миновал, он прополоскал рот и стал пить маленькими глотками. Вода и холодный свежий воздух помогли ему. Втерев пригоршни снега в затылок и виски, он почувствовал себя лучше. Боль постепенно утихала, покалывание в левой руке прекратилось. Когда все почти прошло, он неуклюже поднялся на ноги и, слегка пошатываясь и спотыкаясь, добрался до кабины и упал на сиденье.

Кабина была теплой, уютной, знакомой – она обнимала его со всех сторон. Он механически пристегнулся. Тишина заполнила уши и голову. Только шум ветра и журчание ручья, никаких двигателей, машин, треска атмосферных помех – ничего, кроме мягкого шепота ветра и воды. Покой. Веки отяжелели, никогда в жизни они не были такими тяжелыми. Он закрыл их. И уснул.

Его сон был глубоким, длился едва полчаса и принес ему огромную пользу. Открыв глаза, он почувствовал себя родившимся заново – никакой боли, никакого недомогания, лишь голова чуть-чуть кружилась, словно вся боль привиделась ему во сне. Он с удовольствием потянулся. Чуть различимый звук металла, стукнувшего о металл. Он огляделся. Сидя верхом на низкорослой горной лошадке, на него молча смотрел юноша, горец. В седельной кобуре торчала винтовка, еще одна висела за спиной, грудь наискось пересекал патронташ с патронами.

Оба человека не мигая смотрели друг на друга, потом юноша улыбнулся, и все плато словно осветилось.

– Салам, ага.

– Салам, ага. – Мак-Айвер улыбнулся в ответ, удивляясь, что ему совершенно не страшно, успокоенный каким-то образом дикой красотой этого юноши. – Могу я спросить, как вас зовут? – Это была одна из его нескольких рабочих фраз.

– Ага Мохаммед Руд Калани, – и потом еще какие-то слова, которые Мак-Айвер не понял, закончившиеся еще одной улыбкой и словом «кашкай».

– А, кашкаец, – кивнул Мак-Айвер, сообразив, что юноша относился к одному из кочевых племен, рассыпанных по всем горам Загрос. Он показал на себя. – Ага Мак-Айвер, – и добавил еще одну заученную фразу: – Извините, я не говорю на вашем языке.

– Иншаллах. Америка?

– Англия. Англичанин. – Он смотрел на себя и на молодого человека. Вертолет и лошадь, пилот и горец, целая пропасть между ними, но никакой угрозы со стороны одного по отношению к другому. – Извините, мне нужно лететь, – сказал он по-английски, потом изобразил руками, как крутятся лопасти и он улетает. – До свидания, ага Мохаммед из кашкаев.

Юноша кивнул и поднял руку в прощальном приветствии, потом заставил лошадь отступить на безопасное расстояние и встал там, наблюдая за ним. Когда двигатели набрали обороты, Мак-Айвер махнул один раз рукой и улетел. Весь путь до места встречи он думал об этом юноше. Нет никаких причин, почему этот юноша не должен был выстрелить в меня, хотя, с другой стороны, не было никаких причин, чтобы он в меня стрелял. Может быть, я увидел его во сне и боль мне приснилась? Нет, боль мне не приснилась. У меня был сердечный приступ?