– На базе он… он превратился в зверя, убивающего без пощады. Я мало что запомнила, какие-то обрывки, как дала ему гранату в деревне, смотрела, как он бегом бросился вниз к базе… гранаты, пулеметные очереди… у одного из них на поясе висел кукри, потом Джонни держал его отрубленную голову и вопил в небо, как баньши… теперь я знаю, что тот кукри принадлежал Гуэнгу. Джонни сказал мне в Тегеране.

– Не говори сейчас больше ничего. Оставь до завтра, отложи остальное до завтра, милая моя. Спи, тебе теперь ничего не грозит.

– Нет. Я боюсь спать, даже сейчас, в твоих объятиях, даже после чудесных новостей о Хакиме, когда я засыпаю, я опять оказываюсь в той деревне, опять в Абу-Мард, и мулла тоже там, проклятый Богом, и староста, и мясник готовит свой разделочный нож.

– Нет больше ни деревни, ни муллы, я был там. Нет больше старосты, и нет мясника. Ахмед рассказал мне про деревню, часть того, что там произошло.

– Ты был в деревне?

– Да, сегодня днем, пока ты отдыхала. Взял машину и поехал туда. От нее осталась только груда обгоревших камней. Оно и к лучшему, – зловеще закончил Эрикки.

В коридоре Азадэ на секунду остановилась и оперлась о стену, пока не прошел приступ нервной дрожи. Столько смерти, убийств, ужаса. Вчера, когда она вышла на ступени перед дворцом и увидела Эрикки в кабине вертолета, увидела кровь, струившуюся по его лицу в короткую щетину бороды, еще кровь, капавшую с рукава, Ахмеда, бесформенно осевшего на соседнем сиденье, она умерла, а потом, увидев, как он выбрался из кабины и подошел к ней – ее ноги отказались ей служить – и подхватил на руки, жизнь вернулась к ней, все ее ужасы и кошмары излились из нее вместе со слезами.

– О, Эрикки, о, Эрикки, я так боялась, мне было так страшно…

Он отнес ее в Тронный зал, и там был врач с Хакимом, Робертом Армстронгом и полковником Хашеми Фазиром. Пуля оторвала Эрикки кусочек левого уха, другая оставила кровавую бороздку на предплечье. Врач продезинфицировал раны и перевязал их, сделал ему укол противостолбнячной сыворотки и пенициллина, больше опасаясь инфекции, чем потери крови.

– Иншаллах, но я мало что могу сделать, капитан, человек вы сильный, пульс у вас хороший, пластический хирург соорудит вам ухо лучше прежнего, слух эта рана не затронула, хвала Аллаху! Просто смотрите, чтобы не было заражения…

– Что произошло, Эрикки? – спросил Ахмед.

– Я летел с ними на север, в горы, и Ахмед не доглядел – это была не его вина, вертолет всю дорогу трясло, и его вырвало, – прежде чем мы сообразили, что происходит, Баязид приставил ствол к его голове, другой горец приставил ствол к моей, и Баязид сказал: «Лети в деревню, потом мы тебя отпустим». «Ты дал священную клятву, что не причинишь мне зла!» – говорю я. «Я поклялся, что не причиню тебе зла, и сдержу клятву, но клятву давал я, а не мои люди», – сказал Баязид, и человек, державший винтовку у моей головы, расхохотался и крикнул: «Делай, как велит наш шейх, или, клянусь Аллахом, ты познаешь такую боль, что будешь умолять о смерти».

– Я должен был это предвидеть, – сказал Хаким, выругавшись. – Я должен был их всех связать клятвой. Я должен был об этом подумать.

– Это ничего бы не изменило. В любом случае это была моя вина: я привез их сюда и едва не погубил все. Я даже не могу выразить, как мне жаль, но для меня это была единственная возможность вернуться, и я думал, что найду здесь Абдоллу-хана, мне даже в голову не приходило, что у этого сукина сына Баязида была граната.

– Мы не пострадали, волею Аллаха, Азадэ и я. Как ты мог знать, что Абдолла-хан умер или что половина выкупа за тебя уже уплачена? Продолжай. Что было дальше? – спросил Хаким, и Азадэ уловила непонятные ей нотки в его голосе. Хаким изменился, подумала она. Я больше не знаю, что у него на уме, как знала раньше. До того, как он стал ханом, настоящим ханом, я могла его понимать, а сейчас – нет. Он по-прежнему мой дорогой, любимый брат, но чужой человек, которого я не знаю. Столько всего изменилось, и так быстро. Я изменилась. И Эрикки тоже, боже, как он изменился! Джонни остался прежним…

В Тронном зале Эрикки продолжал:

– Увезти их отсюда было единственным способом удалить их из дворца без дальнейшей борьбы и убийств. Если бы Баязид не настаивал, я бы сам это предложил – никакой другой способ не был бы безопасным для вас с Азадэ. Мне пришлось положиться на то, что они так или иначе выполнят свою клятву. Но при любом исходе вопрос стоял просто: либо они, либо я. Я знал это, и они знали это, потому что, разумеется, я был единственным, кто знал, кто они и где живут, а месть хана – дело серьезное. Что бы я ни сделал, высадил бы их на полдороге или долетел до самой деревни, они ни за что не отпустили бы меня. Как бы они смогли? Выбирать пришлось бы между деревней и мной, и их Единый Бог проголосовал бы за деревню вместе с ними со всеми, о чем бы они там раньше ни договаривались и в чем бы ни клялись.

– На этот вопрос может ответить только Аллах.

– Мои боги, древние боги, не любят, когда их используют как предлог, и они не любят эти клятвы их именами. Они очень не одобряют этого, по сути, даже запрещают это. – Азадэ услышала в его голосе обиду и мягко коснулась его. Он удержал ее руку. – Со мной теперь все хорошо, Азадэ.

– Что произошло потом, Эрикки? – спросил Хаким.

– Я сказал Баязиду, что у меня не хватит топлива, попытался убедить его, но он просто сказал: «На все воля Аллаха», приставил пистолет к плечу Ахмеда и нажал на курок. «Лети в деревню! Следующая пуля пойдет ему в живот». Ахмед потерял сознание, и Бая– зид потянулся через него, чтобы дотянуться до «Стена», который соскользнул на пол кабины и лежал наполовину под сиденьем, но все никак не мог до него дотянуться. Я был пристегнут, как и Ахмед, а они – нет, поэтому я начал вытворять в воздухе такие вещи, которые, как мне кажется, не мог бы вынести ни один вертолет, а потом уронил его на землю и кое-как сел. Вышло плохо. Я подумал, что совсем сломал шасси, но потом увидел, что только погнул его. Как только мы оказались на земле, я взял «Стен» и нож и убил всех, кто был в сознании, и вел себя враждебно, разоружил потерявших сознание и выбросил их из вертолета. Потом, после некоторого времени, вернулся назад.

– Вот так просто, – заметил Армстронг. – Четырнадцать человек.

– Пять, и Баязид. Остальные… – Рука Азадэ лежала у него на плече, и она ощутила под ладонью, как он коротко пожал ими, и последовавшую за этим дрожь. – Их я оставил.

– Где? – спросил Хашеми Фазир. – Вы могли бы описать, где именно, капитан? – Эрикки объяснил ему, точно указав место, и полковник послал своих людей, чтобы они нашли их.

Эрикки опустил здоровую руку в карман, достал оттуда драгоценности, послужившие выкупом, и протянул их Хаким-хану.

– Теперь, я думаю, я хотел бы поговорить со своей женой, если вы не возражаете. Остальное я расскажу вам позже. – Потом они с Азадэ прошли в свои комнаты, и он больше ничего не говорил, только нежно сжимал ее в своих огромных объятиях. Ее присутствие успокоило боль в его душе. Вскоре он смог заснуть. Она почти не спала, мгновенно возвращаясь в деревню и тут же в панике выбираясь назад из удушающей паутины сна. Некоторое время она тихо лежала в его объятиях, потом переместилась на кресло, где и сидела в полудреме, довольная, что он рядом. Эрикки без сновидений проспал до наступления темноты, потом проснулся.