сказал, что он один из тех мытарей, которые поступали так, как велел Креститель. Он, конечно, хочет защититься от крика людей: «Он входит в дом грешника», но тут еще неуместно перечислять достоинства, которые его украшают. А как он себя хвалит! Одна часть его самовосхваления: «половину своего имущества я отдаю нищим» — хвастлива, вторая: «если я кому-то дал слишком много, то даю вчетверо больше» — более чем двусмысленна и возникла лишь оттого, что Лука хотел вложить в речь мытаря реминисценцию изречения Крестителя: «не бери больше, чем тебе положено». Евангелисту не удалось ввести в речь Иисуса и то, что он даже не знает, как правильно ввести ее, когда обращается к Закхею, поскольку изречение о том, что Сын Человеческий должен взыскать потерянное, должно быть, как правильно показывает рассказ Марка, направлено непосредственно против тех, кто гордится праведностью. Даже Лука не смог избежать этого, но в то же время ему пришлось построить речь Иисуса так, как будто она была обращена не к Закхею, а к незнакомым людям. Сегодня, говорит Иисус, сегодня пришло спасение в дом сей, ибо и он сын Авраама. Действительно, стоит только немного отвлечься от дурной привычки письма, воспринимающего каждое слово как данное, чтобы увидеть, как это похоже на боязливое отступление, а не на смелое нападение на гордецов и божественную защиту грешников и заблудших, когда Иисус оправдывает или, скорее, оправдывает свой выбор мытаря, говоря, что и он, подобно недовольным и завистливым обвинителям, является сыном Авраама!

Лука снова, то есть уже в третий раз, дословно пересказывает историю Марка, чтобы затем в новых вариациях раскрыть ее смысл. Но, говорит он, С. 15, 1. 2, все мытари и грешники приблизились послушать его. Тогда фарисеи и книжники возроптали, говоря, что Он принимает грешников и ест с ними. «Он ест с ними» принадлежит перу Марка; «Он принимает грешников» — это более поздний рефрен церкви, размышление, восхваляющее благодеяние и милосердие как таковое, а именно как возвышенное свойство Господа, и не могло быть более неуместным, чем здесь, где оно сообщается как рефрен фарисеев. «Он принимает грешников» — это тема следующих притч о потерянной овце, копейке и сыне. Позже, когда Матфей предоставит нам такую возможность, мы более подробно рассмотрим эти притчи и аналогичные фрагменты третьего Евангелия, в которых восхваляется принятие грешников; Пока же отметим лишь, что опять-таки излишне, что эта третья вспышка негодования фарисеев также основана на рассказе Марка, и что Лука имел в виду этот отрывок своего Писания, в котором трижды говорится о «погибших», когда позднее, в рассказе о Закхее, формировал общий принцип, согласно которому Сын Человеческий пришел взыскать «погибших» и сделать их блаженными.

§ 37. Пост учеников Иоанна.

Далее Матфей продолжает, что, когда Иисус был в гостях у того мытаря, ученики Иоанна пришли к нему и спросили: «Почему мы и фарисеи постимся так много, а ученики твои не постятся? Чтобы поддержать честь своего протеже, задающего этот вопрос фарисеям, Шлейермахер коротко говорит, что «вопрос был бы почти простодушным со стороны учеников Иоанна», не объясняя почему, и не задумываясь над тем, не делает ли то, как Лука спрашивает фарисеев, еще более простодушными этих людей. Но они, говорит Лука С. 5, 33, т. е. те же самые фарисеи, которые только что роптали на общение Иисуса с мытарями и грешниками, сказали Ему: «Почему ученики Иоанновы так часто постятся и молятся, как ученики фарисеев, а едят и пьют, как ваши?». Тот, кто хочет превознести сообщение Луки как оригинальное, должен объяснить нам, как фарисеи вдруг дошли до странной объективности языка, что они говорят о себе, как о других, даже как о чужих. Пока казуистика не будет доведена до такой степени, чтобы объяснить и этот странный случай, вероятно, придется считать единственно возможным объяснением, что Лука позволяет фарисеям спрашивать так только потому, что он дословно копирует этот вопрос из Писания, в котором он задается только иудеями. Он не стал последовательно изменять первоначальное сообщение и позволил себе отчасти доминировать над письмом. И все же он сам изменил вопрос, но не в том месте: он позволяет фарисеям спрашивать, почему ученики Иоанна и ученики фарисеев так много постятся и «молятся», и забывает изменить вопрос настолько, что позволяет оппонентам удивляться, почему ученики Иисуса не молятся. Он пишет только: «и ешь и пей свое». Он навязал упоминание о молитве, причем только в одной половине повествования, поскольку даже в его изложении Иисус говорит только о посте, как будто о молитве в вопросе вообще не думали. Разумеется — он приписывает ответ Иисуса Марку. Наконец, он не завершает вопрос, как следовало бы: «Но почему ученики твои не постятся?», а приостанавливает ритм вопроса и дает фарисеям сказать: «Но почему вы едите и пьете? Это изменение выдает прагматизм евангелиста, ведь до этого, когда фарисеи спрашивали учеников Иисуса: «Почему он ест и пьет с мытарями и грешниками», он изменил вопрос, обратившись к поведению учеников: «Почему вы едите и пьете с мытарями и грешниками? Лука хотел привести обе истории в прямую связь и теперь представляет дело так, что вопрошающие — не только одни и те же люди, но и их вопрос относится к одному и тому же случаю, а именно к поведению учеников. Он упускает из виду, что даже по его рассказу упрекается не еда вообще, а еда и питье с мытарями и грешниками, и еще больше он упустил из виду, что не заметил, как первый ответ Иисуса: Я пришел призвать грешников, предвидит обвинение в адрес Господа, а не Его учеников.

Тем не менее, согласно первоначальной тенденции изложения, они должны быть решительными противниками Господа или людьми, чья вражда уже разгорелась, когда они, воспользовавшись образом жизни учеников, обвинили Самого Господа. Вопрос, заданный ученикам Иоанна, был бы если не «простодушным», как считал Шлейермахер, то, во всяком случае, неуместным, если бы автор истории не объяснил нам одновременно, как они оказались в таком враждебном настроении, что выступили против Господа вместе с фарисеями. Матфей, однако, не дал нам этого объяснения, он не мог его дать, если не хотел придумывать новую историю, как это сделал в другой раз четвертый евангелист, и ему не нужно было его давать, потому что он даже не задумывался так далеко и хотел только более точно определить и сделать более ярким то неопределенное начало, которое Марк дал своему рассказу. Ибо Марк в начале кратко и хорошо