Ну и, может быть, соблазнять немножко. В профилактических целях.

Вообще, слова о том, что меня никто насильно не потащит в другой конец вселенной, придали мне какой-то уверенности в себе, щедро приправленной здоровым пофигизмом.

В конце концов, что я цепляюсь к каждому слову. Пусть говорят. Пусть объясняют. Никто же не заставляет меня безоговорочно верить каждому их слову. Тем более, что в моей ситуации никакая информация не будет лишней. Как говорится, кто осведомлён, тот вооружён.

Я любовно огладила корешок одной из тетрадей и решительно подвинула стопку к краю стола. Не время. Подожду, пока мы с Севером окажемся в нашей комнате. У нас ведь теперь комната одна на двоих, я правильно всё поняла? Та самая, в семейном общежитии, в которой я очнулась сегодня. Я повернулась к Арсению, намереваясь прояснить этот вопрос, и с удивлением обнаружила, что десерт подействовал расслабляюще не только на меня – хоть я к торту даже не прикоснулась – но и на всех моих сотрапезников. Они не стреляли в нас пронизывающими холодными взглядами, не тянули из меня жилы сложными разговорами, а просто переговаривались вполголоса, обсуждали какие-то дела, пересмеивались, подшучивали друг над другом.

Мне вдруг стало неловко, я почувствовала себя нищенкой, пробравшейся на королевский бал. И пусть на мне было дорогое платье, с минуту на минуту все заметят, что оно с чужого плеча, и меня с позором выгонят вон. И будто услышав мои мысли, бабушка Ади вдруг повернула голову, встретилась со мной взглядом и, улыбнувшись, проговорила неожиданно певучим голосом:

– Так и живём, – повела тонким плечиком и кивнула в сторону смеющегося дяди Серёжи, – а ты? Ты как?

Женщина совершенно неприемлемым в высшем обществе образом поставила локти на стол и подалась в мою сторону всем телом.

– Расскажи о себе, Осенька, – попросила она, и в нашу сторону, моментально прекратив разговоры, посмотрели все.

– Да что рассказывать-то? – смутилась я и потянулась за бокалом, в который Арсений накапал вина и щедро разбавил его газировкой. – Я, если честно, очень обычно жила… училась. Нечего мне рассказывать.

Я почувствовала, как на спинку моего стула легла рука Северова, а сам он, деликатно покашляв, противным голосом произнёс:

– Ну, я бы так не сказал, моя скромная колибри.

Я испуганно моргнула, не понимая, почему мы от воробья снова вернулись к маленькой экзотичной птичке, а мой парень продолжил:

– И если ты позволишь, – успокаивающий быстрый поцелуй в висок, – я немного расскажу о твоей жизни. Как я её видел. А я видел много, ты же знаешь.

Знаю? Я заинтересованно посмотрела на парня и кивнула. Расскажи.

– Одна проблема, – он мрачно посмотрел на хмурого дедушку (Чёрт! Как же дико называть дедушкой того, кто не выглядит старше тридцати), – не представляю, с чего начать?

Насупился, наклонил голову к левому плечу, к правому, постучал средним пальцем по белоснежной скатерти, а затем:

– С того, как её нашла тётя Поля? Как заботилась о ней, как прятала, как пыталась с вами связаться, как переживала? Она ведь на самом деле… а вы даже не узнали её! Хотя нет, это не о Ёлке, это совсем другая история. А если о ней… Вы знали, что своё детство она провела в тюрьме?

– Сень, – вдруг занервничала я, но парень поднёс к своим губам мою руку, быстро чмокнул кончики пальцев и продолжил:

– Не спорь, птичка. Ты можешь что угодно говорить, но твоя Башня Одиночества – это же ходячий ужас, хуже Детского корпуса. Мы там хотя бы никогда не были одни.

– Ты драматизируешь, – шепнула, проклиная себя за совершенно иррациональное чувство вины, – всё не так и плохо было.

– Потому что ты не знала, как это, когда хорошо, – возразил Арсений. – Не знала, как нормально. Ты скажешь, что не была одна, но у меня и на это есть аргумент. Прости.

Я не сразу поняла, за что он извиняется, а когда парень заговорил, снова отвернувшись от меня к деду, едва справилась с собой, чтобы не зажать уши руками и не выскочить вон из кают-компании, в которой изначально обречённое на крах семейное торжество проживало очередной трагический виток.

Северов рассказывал о Тоське. О том, как она ночевала в покоях Цезаря, о сплетнях, ходивших по дворцу, о сеансах, как он выразился, групповой любви, о Мастере Ти, который любил зажать дурочку в углу… К середине рассказа моя мама застыла с выражением ужаса на лице. Её глаза были широко распахнуты и, по-моему, она не дышала.

– И знаете что, – подытожил Арсений, – я счастлив.

Если бы взглядом можно было убить, Северов бы скончался на месте – так на него посмотрели все мои родственнички, а я осознала простую истину: Арсений не называл имён. Они думают, что он рассказывает обо мне. Правильно, он же сказал, что расскажет так, как это видел он.

– Это мерзко, низко, подло, – произнёс парень. – Но у меня голова кружилась от счастья, когда я понял, что всё это происходило не с Ольгой, а с той бедняжкой, которая погибла на площади Влюблённых.

Бабуля всхлипнула и зажала рот рукой.

– Да, – Арсений кивнул. – Наша Ёлочка тепличная девочка. Оранжерейная. Особенная. И я понимаю, почему её так охраняли, берегли, как зеницу ока. Почему Цезарь трясся над ней, как дракон над кучей награбленного добра. Её нельзя не беречь, потому что она – сокровище. Моё сокровище, – ревниво уточнил Север, заметив проскользнувшую по лицу Сергея улыбку. – И в связи с этим, у меня назрел вопрос. Потому что я, хоть и не дракон, делиться своим не намерен ни с кем. Как вообще так получилось, что Ольгу у вас выкрали? На необразованных фермеров вы не похожи, вокруг пальца вас не обведёшь, на невнимательных менеджеров среднего звена, которых ежесекундно волнуют проблемы на работе, тоже не тянете. Так объясните мне, как получилось так, что моя Ёлка оказалась в руках у психопата Цезаря?

– Мы уже говорили об этом, – подал голос мой папа, а я, глядя на него, подумала, что не знаю, как его зовут. Представляясь, он произнёс: «Твой папа», – а вот, какое имя скрывается за этим сомнительным титулом, для меня всё ещё было загадкой. Впрочем, уже в следующую секунду я забыла об этом, сообразив, что они с Северовым – видимо, пока я была в беспамятстве – обсуждали уже снова всплывший вопрос. А я снова ни сном, ни духом…

– Я помню, помню, – отмахнулся Арсений и посмотрел на главу семейства: – Меня другое волнует. Понятно же, что действовали изнутри. Что предатель здесь, среди вас. И если не здесь, то из числа других ваших приближённых. Мне популярно объяснили, насколько засекреченным был полёт, разъяснили, что никто – даже мама Ольги – не знал, что девочка на борту. Мне даже, без особого удовольствия, правда, сообщили, что недалеко от Кирса сохранилась последняя в Империи лаборатория, в которой можно вырастить полноценно функционирующего клона… Я только одного не понял. Вы радуетесь встрече, празднуете, тортик вот приготовили тоже… Нет, торт вкусный, не спорю, и вообще общая атмосфера счастья умиляет… Но где гарантии, что тот, кто участвовал в похищении тогда, не предпримет ещё одну попытку? Кто-то вообще ответил за то, что произошло?