Потрясенная этой мыслью, она вскинула голову. Неужели она уже так далеко ушла от Эмондова Луга? Эгвейн знала, что рано или поздно ей придется приказать людям погибнуть в бою, и ей казалось, что она может приказать убить при достаточной необходимости. Если одна смерть предотвратит гибель тысяч или хотя бы сотен, не правильнее ли отдать такое распоряжение? Но опасность, которую представляли Николь и Арейна, состояла лишь в том, что они могли разоблачить секреты, которые обеспокоили бы Эгвейн ал'Вир. Ну, Мирелле и остальные отделались бы в лучшем случае поркой, и они, конечно, сочли бы это более чем беспокойством, но неудобство, сколь бы велико оно ни было, не было достаточным поводом для убийства.

Внезапно Эгвейн поняла, что хмурится, а Тиана и двое Восседающих смотрят на нее, причем Джания даже не потрудилась спрятать любопытство под маску безмятежности. Чтобы оправдать себя, Эгвейн перевела хмурый взгляд на стол, за которым Кайрин и Аш-манайлла вернулись к работе. Белизна на чашке Ашманайллы чуть поднялась, а вот Кайрин догнала ее за этот короткий промежуток времени. И даже больше, чем догнала, ибо ее кубок был в два раза выше, чем чашка.

– Твое мастерство растет, Кайрин, – одобрительно произнесла Эгвейн.

Голубая сестра посмотрела на нее и глубоко вздохнула. Ее овальное лицо стало образцом холодного спокойствия вокруг ледяных голубых глаз.

– Не так уж много в этом мастерства, Мать. Нужно всего лишь накинуть плетение и ждать. – В последнем слове послышался оттенок ехидства, а перед словом «Мать» заметна была пауза. Ее отправили из Салидара с очень важной миссией, а ей довелось стать свидетельницей того, как все идет прахом, хотя в этом и не было ее вины. Когда она вновь присоединилась к ним в Муранди, то обнаружила, что все встало с ног на голову, а девочка, которую она помнила послушницей, носит палантин Амерлин. В последнее время Кайрин стала много времени проводить с Лилейн.

– Она совершенствуется, в некоторых отношениях, – отметила Джания, устремляя взгляд на Голубую сестру. Возможно, Джа-ния, как и остальные Восседающие, и была уверена в том, что с возвышением Эгвейн Совет стал лишь марионеткой, но, похоже, она приняла то, что Эгвейн носила палантин и заслуживала от всех соответствующего почтения. – Я, конечно, сомневаюсь, что она догонит в умении Лиане, если только не проявит усердия, пусть и много меньшего, чем вы, Мать. Юная Бодевин вполне может ее настичь. Мне бы не хотелось, чтобы меня превзошла какая-нибудь послушница, но, похоже, так думают далеко не все. – Легкий румянец разлился по щекам Кайрин, и она опустила взгляд на кубок.

Тиана фыркнула.

– Бодевин – хорошая девочка, но она гораздо больше времени хихикает и играет с другими послушницами, чем совершенствуется, если только Ша… – она резко оборвала фразу. – Если за ней не присматривают. Вчера она и Альтин Конли попытались одновременно воздействовать на два предмета, чтобы посмотреть, что из этого выйдет, и те срослись друг с другом в твердый ком. Он, конечно, пойдет на продажу, если только кто-нибудь заинтересуется парой чашек наполовину из железа, наполовину из квейндияра, соединенных под странным углом. И Свет знает, что могло произойти с девчонками. Похоже, они остались невредимы, но кто знает, что станет в следующий раз?

– Так убедитесь, что следующего раза не будет, – рассеянно произнесла Эгвейн. Ее внимание было приковано к чашке Кайрин. Белая линия неуклонно ползла вверх. Когда Лиане делала такое плетение, черное железо превращалось в белый квейндияр, словно железо быстро тонуло в молоке. Для самой Эгвейн перемена происходила в мгновение ока, черное менялось на белое словно вспышка. Должно быть, дело в Кайрин и Лиане, но даже Лиане едва ли была столь быстрой. Кайрин нужно время, чтобы усовершенствоваться. Дни? Недели? Сколько бы ни понадобилось, поскольку меньшее – означает бедствие и для всех вовлеченных в события женщин, и для мужчин, которые погибнут, сражаясь на улицах Тар Валона, а возможно, и за Башню. Внезапно Эгвейн порадовалась, что приняла предложение Беонин. Если рассказать Кайрин, зачем ей нужно сильнее стараться, могло умножить ее усилия, но это было еще одной тайной, которая должна быть сохранена, пока не придет время открыть ее миру.

К тому времени как Эгвейн вышла из палатки, Дайшара уже, конечно, увели, но палантин с семью полосами, виднеющийся сквозь отверстие ее капюшона, расчищал дорогу в толпе не хуже, чем лицо Айз Седай. Она шествовала сквозь зыбь реверансов, редкие поклоны Стражей или ремесленников, выполнявших какие-то работы среди палаток сестер. Некоторые из послушниц вскрикивали, когда видели палантин Амерлин, и целые «семьи» торопливо уступали дощатую дорожку, делая глубокие реверансы, стоя в грязи посреди улицы. С тех пор как она вынуждена была распорядиться наказать нескольких женщин из Двуречья, распространился слух, что Амерлин столь же строга, как и Серейлле Баганд, и что лучше не искушать ее норов, который может вспыхнуть, словно лесной пожар. Не то чтобы большинство из них более-менее точно знало, кто такая Серейлле, но в Башне это имя уже много сотен лет было символом деспотичной требовательности, и Принятые старались, чтобы послушницы впитывали такие подробности. Хорошо, что капюшон скрывал лицо Эгвейн. Когда десятая «семья» отпрыгнула с ее пути, словно стайка перепуганных зайцев, она так заскрипела зубами, что, увидь ее кто-нибудь, за ней бы навсегда осталась слава человека, грызущего железо и сплевывающего гвоздями. У нее было мрачное предчувствие, что через сотню лет Принятые станут пугать послушниц ее именем, как сейчас стращают их именем Серейлле. Конечно, в первую очередь важна Белая Башня. Маленькие неприятности могут и подождать. Она подумала, что может сплевывать гвоздями и без железа.

Толпа стала много реже близ кабинета Амерлин, который, несмотря на наименование, был всего лишь островерхой парусиновой палаткой с залатанными коричневыми стенками. Как и Совета, этого места старались избегать, если не было особого дела или если не было вызова. Никого просто так не приглашали ни в Совет, ни в кабинет Амерлин. Самое невинное приглашение туда б^гло вызы-вом, и этот факт превращал скромную палатку в убежище. Проскользнув сквозь входной полог, Эгвейн с чувством облегчения скинула плащ. Пара жаровен делала палатку чудесно теплой. Они почти не давали дыма, а от засушенных растений, брошенных на раскаленные уголья, исходила волна сладкого аромата.

– По тому, как ведут себя эти дураки, можно подумать, что я… – прорычала Эгвейн, но сразу оборвала себя.

Она не слишком удивилась, увидев стоящую за письменным столом Суан, одетую в обычное платье из синей шерсти хорошей выделки, но простое, широкую папку из тисненой кожи она прижимала к груди. Большинство сестер, как Делана, все еще верили, что ее обязанности свелись до наставлений Эгвейн по протоколу и беготни по ее поручениям, что она и делала с неохотой, но она всегда была тут спозаранку, что пока оставалось незамеченным. Суан и была той Амерлин, которая грызла железо, хотя в это бы никто не поверил, если бы не знал наверняка. Послушницы показывали на нее столь же часто, сколь и на Лиане, но с сомнением в том, что она действительно та, о ком говорят сестры. Симпатичная, если не вполне красивая, с изящным ртом и темными блестящими волосами, ниспадающими на плечи, Суан выглядела даже моложе, чем Лиане, всего несколькими годами старше Эгвейн. Без шали с голубой каймой, накинутой на предплечья, ее можно было спутать с одной из Принятых. Поэтому она никогда и не ходила без шали, чтобы не ввести никого в заблуждение. Ее глаза изменились не больше, чем дух, это были два ледяных голубых шила, нацеленных на женщину, чье присутствие вызвало удивление.