– Ты просто не хочешь быть другим. Ты можешь, но тебе очень близко отчаяние. Ты тоже прости меня, но я не сломаюсь, как она. Никто не будет пользоваться моим телом, топтать мою душу, даже если этот человек будет мне дороже остальных. Даже если я буду готова убить за него. Никогда. Прости.

И это приговор для нас обоих. Мы разные. Я не могу позволить себе стать похожей на него. Может быть, внутри я этого очень хочу, ведь это даст мне шанс остаться с ним, но не смогу предать себя. Не могу. Если предам, это буду уже не я.

– Я отпущу тебя добровольно. Я не буду удерживать тебя. Но сейчас ты моя. И я буду брать тебя столько, сколько мне нужно. А мне нужно много тебя, Белоснежка. Я хочу утонуть в том, чего не знал. В том, что она отдала ему. Не мне.

– Шлюха номер сто? – припоминаю с горечью.

– Я такого не говорил, – кривится Лазарро и отпускает меня.

– Ты сказал. Ты снова унизил меня. Как шлюху поиметь решил. Ты…

– Не было такого! Я бы не выбрал для себя шлюху, мать твою! – кричит он, поворачиваясь ко мне. – Не выдумывай того, чего не было! Не выдумывай! Это была очередная адреналиновая ломка! Похоть! Возбуждение! Грёбаный секс, и только!

– Лазарро…

– Ты наставила на меня пистолет, и я видел, чего ты хочешь. Ты меня хотела. Меня! Здесь! Ты сама настояла на этом! Ты легла на стол! Ты потекла от моей грубости! От моей жестокости к тебе! Я предупредил тебя, а ты решила поиграть со мной, забрав у меня пушку! Ты провоцировала меня! Сама! Не перекладывай вину на меня, Белоснежка, ты хотела трахнуться здесь, и я тебе это дал так, как мог. – Он хватает пистолет с пола. Нет… Боже мой… нет…

– Лазарро, ты ведь помнишь, как развернул меня лицом к столу и нагнул? Помнишь, как сказал, что будешь трахать меня, и приказал смотреть на эти фото? Ты же… – я замолкаю. Он бледнеет.

– Не было такого. Нет, – отрицает он, мотая головой, и отходит подальше от меня, окидывает взглядом разбросанные фотографии на полу.

– Я не болен. Я не болен. Я бы не стал трахать тебя, глядя на неё! Она моя мать! А он имел её труп! Я не настолько извращенец, чтобы трахаться, глядя на фотографии Амато!

Мне становится плохо, как и Лазарро. Господи, видимо, он пережил один из этих провалов памяти, которые случаются с ним, когда убивает кого-то. Кого-то близкого. Они стали сильнее, и теперь влияют на его разум и в нормальной жизни, или же он ещё не пережил смерть Амато, а лишь затолкал её глубоко, чтобы не придавать значения. Боже мой…

– Блять. Ублюдок, ты такой. Что ты сделал со мной? – Лазарро хватается за голову и мотает ей.

Медленно подхожу к нему. Он с нескрываемым страхом смотрит на меня. Он не помнит, не притворяется. Он, правда, этого не помнит. Видимо, это психологическое. Он обезумел от его «подарка». От того, что сделал и скрывал Амато.

– Не позволяй им властвовать над твоим разумом, Лазарро. Ты сильнее их. Они уже мертвы. Они никто. Просто бумажки. Попрощайся с ними. Сегодня. Здесь, – уверенно говорю. Наклоняюсь и быстро собираю фотографии. Нахожу взглядом железную урну и тащу её к столу. Выбрасываю туда всё. В моих руках остаётся только разбитая рамка и общая фотография. Он вырывает её из моих рук.

– Я не хотел. Со мной рядом всегда будет опасно, Белоснежка. Значит, я должен извиниться ещё и за это. Я не помню. Я видел тебя. Только тебя, но других не видел, – с комом в горле признаётся он.

– Всё в порядке. Мы справимся. Реши, что ты хочешь сделать с прошлым. Оно тебя убивает, Лазарро. В какой-то момент ты очнёшься и увидишь смерть человека, которого не хотел убивать. Может быть это будет моя смерть. Реши же, что для тебя важно. Прошлое и эта грязь, или будущее и свобода от неё. Прошу, реши, – шепчу и делаю пару шагов назад. Он должен это сделать сам. Один.

– Он что-то написал мне, – говорит Лазарро, крутя в руках фотографию. – Он пожелал мне что-то. Он припомнил что-то. Он наказал меня за тебя. За предательство. Но они сами предали меня. Веру разрушили. Забрали всё. Ничего моего не оставили в этом мире. Есть только ты. И семья. Прости.

Наши взгляды пересекаются, и я киваю ему. Конечно, я понимаю, что у него серьёзное отклонение. Оно пугает, но мне жаль Лазарро. Узнать вот так, что труп его матери был изнасилован. Словно заново увидеть её смерть и понять, что мать возбуждала Амато. Это чудовищная боль. Лазарро, единственный, кто по-настоящему любил эту женщину. Он любил, и ему лишь показали, как больно любить женщину. Со шлюхами проще. Они не требуют ничего, кроме денег. А я… вот почему он видел во мне её. Я не требовала ничего, кроме защиты от боли. Он знал себя и поэтому прижимал к своей груди, убеждая, что не причинит зла. Оберегал и одновременно уничтожал меня. Полноценная медаль чувств к нему. Так будет всегда. Готова ли я к этому? Не знаю. Марта говорила, что когда я так отвечаю, значит, это положительный ответ. Выходит, мои чувства к нему сильны, но я не уверена, что они переживут подобные испытания. Они умрут вместе со мной.

Находиться в темноте с одним человеком, который сам не знает себя, очень рискованно. Ведь вы оба двигаетесь наугад. Оба тонете в болоте из боли и отчаяния. Оба. Только вот это может быть бесполезно в борьбе за будущее, потому что один из вас не хочет вылечиться. Он пытается, старается прекратить давление прошлого на свой разум, но грязи и страданий слишком много, чтобы справиться с ними за одну жизнь. Их хватит на множество жизней. На сотню. И никто не поможет. Ни ему. Ни мне. Хоть нас и двое, но мы всё равно одиноки рядом друг с другом. Это меня и ранит. Я всё понимаю. Знаю, что нужно просто принять его таким и не опускать руки, но силы на исходе. Очень хочется всё бросить, вновь попросить передышку. Мучения Лазарро из-за жестокости и ненависти к нему других людей меня просто убивают. Они отнимают много сил, потому что они намного важнее ему, чем я. Он хоть и подпускает меня к себе всё ближе и ближе, но этого недостаточно. Он не готов к чему-то большему. У него есть границы, и когда я приближаюсь к ним, то он быстро отступает назад, и вновь начинается очередной круг ада, по которому я уже не раз ходила. И это происходит бесконечно долго. Но ведь должен когда-то наступить конец? Должен. Невозможно постоянно отступать, когда-нибудь упрёшься в стену, и вот тогда будет очень больно. Очень. Боюсь, что не вынесу. Боюсь, что не хватит моих чувств на всё. Они не настолько крепки, как мне бы хотелось. Они очень неустойчивые, потому что любой человек выбирает жизнь, а не смерть. Лазарро же для меня – верная смерть. Душевная. Чтобы добраться до его сознания полностью, необходимо убить в себе человека. Это условие. Негласное. Молчаливое. Я не готова к подобной жертве. Я не могу позволить себе пожертвовать всей своей человечностью, ради спасения его души. Мне сейчас важнее моя, потому что я знаю и вижу, он не сдастся в своей войне против меня. А если против меня, то и против себя. Это порочный круг. Это ад.

Сигаретный дым разрушает мои мысли, и я, моргая, концентрирую взгляд на Лазарро, стоящего рядом с сигаретой во рту. Он смотрит на фотографию и крутит её в своих руках.