Командиры хорошо поняли замысел и план операции. Сказывалось единство взглядов, сложившееся еще в боях на Волге, а затем на Украине. Не было сомнений, что люди вложат в дело всю свою душу, проявят инициативу, решительность и настойчивость.

Не обошлось без борьбы за намеченный нами план операции. Кое-кто из работников штаба фронта недоумевал, почему мы наметили более высокие темпы наступления, чем фронтовое командование. Возмутились и артиллеристы фронта: почему при разведке боем планировался большой расход снарядов, к тому же и крупных калибров? Не все могли понять, что мы собираемся сочетать разведку боем с прорывом всей обороны противника. Мы пытались провести в жизнь новое, шли вопреки некоторым сложившимся традициям, привычным шаблонам. И ясно, что не все это сразу поняли и приняли.

Разговор постепенно принял форму спора. А военные знают, что спорить с начальством — дело не из приятных. Но мне помог командующий фронтом К.К. Рокоссовский. Он во всеуслышание заявил:

— Вы командарм, вы решаете, и вы будете отвечать и за хорошее, и за плохое…

Это меня вполне устраивало.

Летчики недоумевали, что я нацеливаю их не на передний край обороны противника, а на артиллерийские позиции, расположенные в глубине вражеской обороны.

Пришлось разъяснить, что вражеский передний край наши артиллеристы хорошо знают, что при нашей мощи огня там все будет разрушено и подавлено. В глубине же обороны противника артиллерия не может добиться той же эффективности, как авиация. Летчики поняли, что от них требуется.

В ночь на 14 июля 1944 года дивизии первого эшелона армии вышли на исходные позиции на участке прорыва. Впереди наших дивизий занимала позиции 60-я стрелковая дивизия 47-й армии, ранее оборонявшаяся на этом участке. Наши артиллеристы крайне осторожно вели пристрелку по обнаруженным огневым точкам врага. Похоже было, что мы сумеем незаметно войти в соприкосновение с противником. Шла, как говорится, последняя доводка. Вот-вот грянет бой…

Мы старались не вспугнуть противника, чтобы враг не оставил позиций без боя.

Мне сообщили, что после ввода в прорыв 2-й танковой армии вслед за нами двинется 1-я Польская армия. Скоро на командный пункт 8-й гвардейской армии прибудет польское командование, чтобы посмотреть организацию прорыва обороны противника.

Выход польской армии на поля сражений в составе нашего фронта расценивался нами как немалое событие военно-политического значения.

По инициативе польских коммунистов, находившихся в эмиграции в Советском Союзе, весной 1943 года был создан Союз польских патриотов. В апреле 1943 года этот союз обратился к советскому правительству с просьбой разрешить сформировать на советской территории польское воинское соединение, которое могло бы принять участие в борьбе с гитлеровцами. Просьба была удовлетворена. Сначала польские патриоты сформировали дивизию имени Костюшко. Затем формирование выросло в армию. Армия получила прекрасное оснащение, современное оружие, была обучена. Настал и ее час вступления в бой.

Командующий армией генерал-лейтенант Зигмунд Берлинг, член Военного совета армии Александр Завадский в сопровождении офицеров штаба прибыли на мой командный пункт в ночь на 18 июля, за несколько часов до начала наступления.

Ночь выдалась на редкость тихая, глухая. Над болотами висел невысокий, но плотный туман. Он глушил все звуки. Изредка и где-то далеко, за лесными массивами, утонувшими в полной темноте, вспыхивали зарницы и доносился гул взрывов. Это наши бомбардировщики наносили удары в глубоком тылу противника.

Польские товарищи засыпали нас вопросами. Чувствовалось, что они рвутся в бой. Их можно было понять. Впереди, не так уж и далеко пролегала польская граница. Неподалеку был город Люблин, люблинская возвышенность, с которой, образно говоря, просматривалось будущее свободной Польши. За Люблином лежали родные польские села, деревни, города. Исстрадавшийся польский народ ждал освободителей.

Занялся ранний июльский рассвет. В лесу он вступал в свои права медленно, как бы даже нехотя. Сначала проступили из темноты верхушки могучих сосен, затем обрисовались зубчатые макушки елей, ушла тьма из чащи, засверкали росистые поляны, поредел синеватый туман…

Командный пункт был размещен на высоте 202. К нему тянулись провода с передовых НП корпусов и дивизий. Проводная связь проходила, как нерв, по оси и направлениям намеченных ударов. Рации еще молчали, их час не настал.

Мы с Пожарским сверили часы еще с вечера. Я смотрел на минутную стрелку, затем на секундную. Пять часов тридцать минут…

Сразу заговорили орудия всех калибров. На одном километре прорыва было сосредоточено местами свыше двухсот стволов. Казалось, что земля поплыла под ногами.

Сначала слышался грохот разрывов. Этот гул нарастал по мере того, как включались крупные калибры. Впереди, на позициях противника, все смешалось. Пыль, огонь, дым, фонтаны земли и болотистой жижи закрыли, затмили солнце. Утренний свет померк. Бушевал артиллерийский ураган возмездия…

Потом уже стало известно, что тридцать минут артиллерийского налета артиллерия армии выпустила 77 300 снарядов.

— Душа поет! — восклицал Пожарский. — Поклон, глубокий поклон нашим рабочим… Это настоящий огонь!

За огневым валом поднялись в атаку разведывательные отряды. В шесть часов с минутами по проводам уже шли сообщения о том, что передовые отряды за танками НПП и танками-тральщиками ворвались в первые траншеи, овладели передним краем обороны и господствующими высотами. Я отдал приказ о переходе в наступление главными силами армии.

На мой передовой наблюдательный пункт прибыли командующий фронтом Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский и Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. С ними приехал и командующий артиллерией В.И. Казаков.

Генерал-полковник артиллерии В.И. Казаков спросил Пожарского:

— Что здесь у вас за гром? Так-то вы ведете разведку боем! Николай Митрофанович видел, что план наш оправдался. Он спокойно ответил Казакову:

— Обратитесь к командующему армией! Он вам объяснит, чем вызван такой огонь…

Но Рокоссовский прервал готовый было вспыхнуть спор:

— Мы им доверили операцию… Спросим итоги, а не то, как они вели огонь!

Об итогах говорить было пока еще рано. Поступали донесения об ожесточенных схватках в уцелевших опорных пунктах обороны противника. Но главное было достигнуто. Противник был прихвачен на месте, он не отошел за ночь с позиций, а это означало, что с минуты на минуту начнут поступать донесения о прорыве первой полосы обороны.

В семь часов с минутами я смог доложить командующему фронтом и представителю Ставки, что первая позиция главной полосы обороны противника повсеместно прорвана. Главные силы армии вводились в бой без основной артиллерийской подготовки, без огневого вала. Этот метод прорыва обороны противника сэкономил государству многие сотни тысяч снарядов, сотни тонн авиабомб и горючего.