Сидя в комнате ожидания поликлиники в Ист-Энде, Ирина разглядывала пациентов — жители Бангладеш с одной стороны, белые — с другой, среди последних либо слишком худые, либо неимоверно полные. Коренные жители района толкали друг друга в бок и кивали в сторону знаменитого игрока в снукер. Ирина никогда не была снобом, но в данной ситуации было сложно не разделить удивление окружающих оттого, что человек, много лет мелькавший на экране, пользуется услугами врача государственной поликлиники наряду с простыми гражданами.

Подошла очередь Рэмси, и она напутствовала его, словно мамочка, уговаривая быть сильным и держаться. Рэмси терпеть не мог сдавать анализ крови; впрочем, кому это нравится? Махнув рукой, он пошел вдоль стены, окрашенной в гороховый цвет, Ирине на мгновение показалось, что он прощается, но не с ней, а с чем-то прекрасным, что навсегда останется в прошлом, чем-то простым и эфемерным, что уже никогда не вернется. Разглядывая плакаты на стенах, Ирина ругала себя, что не взяла книгу. Рэмси не было очень долго. Наконец он вернулся. Рукава рубашки были закатаны, сжатый в руке кожаный пиджак волочился по полу. На лице появилось выражение предельной собранности и серьезности, которое она видела впервые. Иногда любовь поныть добавляет проблем. Глядя в его глаза, она вспомнила граффити 60-х годов. Настоящие враги есть даже у параноиков. Как следствие, болеют даже ипохондрики.

— Мне казалось, ты потерял ко мне интерес, — сказала Ирина.

Они спускались по лестнице в подвал, где в окружении атрибутов снукера Рэмси чувствовал себя по-настоящему дома. Они сели на диван, словно беженцы, ищущие убежище в собственном доме. Под светом конических ламп зеленое сукно стола становилось похожим на поляну для пикника, трава на которой была зеленее с одной стороны. Это поле было сейчас перед ними, но излучаемое им спокойствие относилось к прошлому.

— А ты просто не мог. Почему ты мне не признался? — На этот раз она обвиняла Рэмси в том, что он не пожаловался.

— Думал, вдруг пройдет. И еще боялся.

— Самоотречение — не река в Египте. Это целый океан. — Избитые фразы уже не казались интересными; шутки произносились с трудом. Даже сетования Рэмси «Это все моя простата» — он не был дикарем и понимал, что к чему, — не вызывали эмоций.

— Как несправедливо, — вздохнула Ирина. — У тебя могла болеть, например, лопатка. Словно кто-то пытается нам посильнее навредить. Удар ниже пояса.

— Я всегда был убежден, что судьба отбирает прежде всего то, от чего человек получает удовольствие.

— Но это же не окончательный вердикт. Надо пройти еще обследования.

— Да, — безнадежно кивнул Рэмси. — Когда этот черномазый пакистанец засунул мне палец в задницу, он, кажется, даже сам удивился. По крайней мере, парень не выглядел счастливым.

— Думаю, не стоит называть его «черномазым», — сурово произнесла Ирина. Чрезвычайно неприятно, но большинство врачей из стран третьего мира, которых было много в государственных клиниках, вызывали недоверие, видимо, их считали неучами. — Когда будут готовы результаты анализов?

— Не знаю.

— И все же, как мы будем жить? Не представляю, как я буду спокойно готовить ужин, и не только сегодня, а вообще. Будем умирать с голоду? Я уже не говорю о рисунках. Как другие люди умудряются нормально жить в таких условиях? Где гарантия, что в один прекрасный день ты не упадешь прямо на тротуар перед сотнями прохожих? Гели это действительно рак простаты.

В это мгновение внезапно распахнулась дверь, приглашая увидеть, каким этот дом был на самом деле. Ирина поняла, что до сего времени в ее жизни были только радости. Впрочем, сложно было это не понять.

Она смогла побороть в себе нежелание готовить — она сделала это ради Рэмси, хотя он и сопротивлялся, утверждая, что из-за нее он поправится, — но тем не менее почти все последующие дни были заняты изучением медицинской литературы в Интернете. Положительным моментом этих исследований стало то, что ей было чем себя занять, отрицательным же то, что прочитанное доставляло боль. Почти на каждом сайте она находила строки о том, что с раком предстательной железы сталкивается рано или поздно огромное количество мужчин, но не стоит считать болезнь несерьезной лишь из-за широкой распространенности. Перечислялись способы лечения, список которых был огромен, впрочем, как и побочных эффектов. У болезни существовали свои особенности и степени тяжести, но симптомы были схожи: боль в паху, частые позывы к мочеиспусканию, опухание мошонки, нарушение эрекции. Впоследствии нагноение шва, послеоперационное кровотечение, недержание мочи, импотенция. Диарея, кровотечение, импотенция.

Ей следовало жалеть не себя, но она не считала предосудительным переживать за будущее пары Ирина — Рэмси. В некоторые дни она страшно жалела, что рассталась с Лоренсом, все чаще думала о сексе, размышляла, действительно ли он так важен в жизни. Выбрав Рэмси, она рассудила, что секс чрезвычайно важен. Сейчас ей предстояло пересмотреть свои взгляды и ради себя и своего мужа научиться обходиться без того, что ценила больше всего на свете.

Разумеется, они смогли бы прожить и без этого. Несмотря на трепетное отношение к этому вопросу, это не занимало много времени, откровенно говоря; они не занимались сексом целыми днями. Это было недолгое наслаждение. Женщина может погружать в себя и другой предмет и испытывать при этом такое же удовлетворение. Что же касается эмоциональной составляющей, то было бы хуже, если бы что-то вроде рака горла Алекса Хиггинса мешало им целоваться. У нее все еще есть возможность прикасаться к его губам, и ничто не помешает их телам сплетаться в причудливых позах на журнальном столике утром. Они смогут вместе обедать (пусть и не в ресторанах…) и, держась за руки, ходить в кино. Рэмси остался по-прежнему красивым, и она не перестает млеть, глядя на него поверх края чашки с кофе. Шведский стол жизненных удовольствий все еще остается разнообразным, и не стоит зацикливаться на том, что закончилось одно вкусное блюдо.

Будь что будет… если секс не занимает много времени, зачем тратить на сожаления остальную часть дня. Ирина имела опыт в имитации удовольствия, но сейчас ей это не нужно. Когда ночью Рэмси потянулся к ней, она деликатно отклонила его предложение: думать об удовольствии, когда твой муж находится в таком положении, — все равно что уехать одной отдыхать на экзотические острова и слать оттуда открытки. Даже их поцелуи стали теперь другими. О, сколько раз в день она непроизвольно тянулась к нему губами и сдерживала себя. Поцелуи напоминали об ограничениях, не о том, что они могли бы сделать, а о том, что не могли. Она даже объявила мораторий на получение наслаждения наедине с собой. Тайное получение удовольствия в студии, когда Рэмси уходил за покупками, стало казаться ей предательством, как поедание шоколада украдкой, когда супруг сидит на диете. Если Рэмси мог обойтись без секса, то и она обойдется. В принципе не такая уж большая жертва — верно? Скорее всего, так и должно быть. Увы, должно быть не означает было.

Все же, несмотря не естественность одолевавших ее мыслей, частота, с которой жена обдумывала перспективу воздержания, вызывала подозрения. Возможно, она ухватилась за импотенцию мужа, чтобы уберечь себя от мыслей о более важном глобальном бессилии.