— А тебе, наверное, дали то место, которого он сам добивался?

— Эй, как это ты угадал?

— Ммм… — Дыхание Джейми согревало и щекотало мою шею. Я потянулась назад и погладила длинное волосатое бедро, мои пальцы просто наслаждались, ощущая мощные выпуклые мускулы.

— Ты говорила, что она учится в университете, изучает историю, как Фрэнк Рэндэлл. А она никогда не хотела стать доктором, как ты? — Большая ладонь накрыла мою ягодицу и принялась мягко массировать ее.

— Хотела, пока была совсем маленькой… я часто брала ее с собой в госпиталь, и она просто глаз не могла отвести от тамошнего оборудования; и ей нравилось играть с моим стетоскопом и отоскопом… это такая штука, при помощи которой осматривают глаза, но потом ее планы изменились. Впрочем, они менялись раз десять, по меньшей мере, как у любого ребенка.

— Вот как? — Похоже, для Джейми это была новая идея. Большинство детей в его время просто-напросто учились тому делу, которым занимались их отцы, или, может быть, брались за ту профессию, которую выбирали для них родители.

— Да, конечно. Дай-ка подумать… ну да, сначала ей хотелось стать балериной, ну, этого многим маленьким девочкам хочется. Это такие танцовщицы, которые танцуют, поднимаясь на цыпочки, — пояснила я, и Джейми удивленно засмеялся. — Потом она хотела стать мусорщиком… это после того, как наш мусорщик прокатил ее на своем грузовике. Потом — водолазом, потом — почтальоном, потом…

— Черт побери, что такое водолаз? А мусорщик, это что за хреновина?

К тому времени, когда я закончила краткий перечень основных профессий людей двадцатого века, мы уже лежали лицом друг к другу, наши ноги тесно переплелись, и я замирала от счастья, чувствуя, как соски Джейми твердеют под моими пальцами.

— Я так и не смогла понять, то ли ее действительно так интересует история, то ли она просто хотела доставить удовольствие Фрэнку. Она его очень любила… а он гордился своей девочкой. — Я умолкла, задумавшись, а рука Джейми осторожно поглаживала мою спину. — Она ходила на занятия в исторический класс при университете, еще когда училась в школе… я ведь рассказывала тебе, как устроена вся эта школьная система? А потом Фрэнк умер… знаешь, я даже думаю, что она занялась историей только потому, что думала: ему этого хотелось.

— Такая преданность — это неплохо.

— Да. — Я запустила пальцы в его волосы, чтобы ощутить мощный, крепкий овал черепа. — Понятия не имею, от кого у нее эта черта характера.

Джейми весело фыркнул и обнял меня покрепче.

— Не имеешь? — Не дожидаясь моего ответа, он продолжил: — Если она всерьез занимается историей… ты не думаешь, что она отыщет нас? Я хочу сказать, где-нибудь в книгах.

Если честно, такая мысль никогда не приходила мне в голову, и на мгновение я замерла, ошеломленная. Потом подтянулась немного выше и положила голову на плечо Джейми.

— Вообще-то нет, не думаю. Разве что мы совершим нечто достойное упоминания. — Я коротким жестом обвела стены домика и то, что лежало за ними, — бесконечные необжитые просторы первобытной земли. — Но здесь нам это вряд ли удастся. Да и в любом случае, ей бы пришлось тогда вести узконаправленный поиск.

— А если она этим займется?

Я снова замолчала, вдыхая его сильный, мужской запах.

— Надеюсь, не займется, — сказала я наконец. — У нее должна быть своя собственная жизнь… ей незачем тратить время, копаясь в прошлом.

Он не ответил словами, а просто взял мою руку и покачал ее, то ли утешая, то ли недоумевая.

— Ты очень умная женщина, Сасснек, но уж извини — видишь не дальше своего носа. Впрочем, это, может быть, просто скромность?

— О чем это ты? — спросила я, слегка задетая.

— Наша девочка отличается преданностью, ты сама это сказала. Она любила своего отца настолько, что решила заняться его делом, потому что он этого хотел, пусть и после его смерти. Но ты ведь не думаешь, что тебя она любит меньше?

Я отвернулась в сторону, постаравшись, чтобы при этом волосы упали мне на лицо.

— Нет, — выговорила я наконец, хотя и с трудом, уткнувшись носом в подушку.

— Ну так вот, в этом и дело. — Джейми перевернул меня на спину и тут же очутился сверху. Больше мы не разговаривали, и все границы, разделявшие наши тела, растаяли, испарились.

Это было чудесное и фантастическое ощущение, и оно приносило покой… его тело стало моим, а мое стало частью его собственного, и я обхватила ногами его бедра и чувствовала пятками курчавые волосы, и по моей коже бродили мозолистые ладони, и его плоть ласкала меня, одновременно и острая, и мягкая, как шелк, и ритм нашего движения совпадал с ритмом биения наших сердец.

Огонь в очаге негромко шипел и потрескивал, бросая красные и желтые блики на деревянные стены нашего тесного убежища, и мы долго лежали молча, не слишком различая, какие из ног или рук принадлежат ему, а какие — мне. И когда я уже засыпала, я почувствовала дыхание Джейми у своего уха.

— Она найдет, — уверенно шепнул он.

* * *

Два дня спустя началась короткая оттепель, и Джейми, тоже страдавший легкой формой «домашней лихорадки», решил воспользоваться переменой погоды и немного поохотиться.

Конечно, земля все также была покрыта снегом, но снег был неглубокий и местами подтаял. Джейми решил, что будет совсем нетрудно ходить по склонам гор.

Я вовсе не была в этом так уверена, когда тем утром набирала снег в корзину, чтобы растопить его. Под кустами снежный покров был толстым, хотя на открытых местах он и в самом деле почти весь растаял. Но я надеялась, что Джейми прав, — наши продуктовые запасы были слишком скудными, и мяса у нас оставалось в лучшем случае на неделю; а те силки и ловушки, что Джейми расставил поблизости от нашей поляны, завалило снегом.

Я внесла корзину в дом и вывалила снег в большой котел, чувствуя себя чем-то вроде ведьмы, — впрочем, эта процедура всегда вызывала у меня подобные ощущения.

— Терпенье и труд все перетрут, — пробормотала я, наблюдая, как белые комья тихонько шипят, тая в уже кипящей воде.

У меня был только один большой котел, полный воды, постоянно кипевшей над огнем. Горячая вода была нужна не только для мытья, но и для того, чтобы сварить все то, что нельзя зажарить или запечь. Предназначенные для варки продукты укладывались в выдолбленную тыкву или в кувшин из обожженной глины, запечатывались и на веревке опускались в кипящую глубину; время от времени нужно было их извлекать наружу и проверять, как там обстоят дела. При такой системе я могла разом и сварить мясо, и иметь достаточно горячей воды, чтобы после помыть посуду.

Вторую порцию снега я набила в большую деревянную миску, чтобы он таял не спеша; эта вода предназначалась для питья. Потом, поскольку у меня не было неотложных дел, я поудобнее уселась у очага, чтобы немного почитать записи доктора Даниэля Роулингса и заштопать носки.