Чуть позади спинки стоял высокий, красивый мужчина в сером плаще, кардинал Сфорана; справа тяжело опирался на посох Великий Инвестигатор Себастьян, а слева застыл гигант в доспехах невероятной красоты, сверкающий, как золотой голем. Его шлем был выполнен в виде головы плачущего ангела с нимбом на затылке. Обадайя не знал золотого великана, однако, лучезарное касание подсказало: Аполлинарий Сталузский, генеральный магистр Ордена святого апостола Иоанна Воителя, Воин Воинов Господних.

Узника подвели к пьедесталу.

– Обадайя из Ривена, – Великий Инвестигатор говорил громко, но это давалось ему большим усилием, – лжепророк, лжемессия, лжечудотворец, тайный люменомант, приговор был доведён до твоего сведения в присутствии высокого трибунала, но сейчас я провозглашу его ещё раз, дабы все знали о содеянных преступлениях!

Публичное обвинение делалось для того, чтобы толпа, наблюдавшая казнь, не сочувствовала приговорённым, и чтобы никто не посмел уподобляться им в будущем.

– Ты понимаешь суть сказанного?

– Я понимаю, – тихо ответил юноша.

– Обадайя из Ривена, лжепророк, лжемессия, лжечудотворец, тайный люменомант, властью, данной мне Святой Церковью и Святым Официумом Инвестигации перед лицом Господа-Кузнеца, Молотодержца, Сына Его, и всех истинно верных амлотиан ты признан виновным в ереси, лжи, и распространении пекельных искусов путём чаротворения; совращении душ честных людей, разрушении многих городов и селений, а также попытке узурпации Святого Престола! Именем Господа-Кузнеца, Молотодержца, Сына Его, Святой Церкви и Инвестигации ты будешь предан очищающему огню без предварительного удушения, и да помилует Господь-Кузнец твою чёрную душу! Исполнить приговор!

Обадайя пошатнулся. Всё, что доселе он старательно отвергал: усталость, боль, тяжесть оков, чувство скорого жара, глодающего обугленные кости, всё навалилось разом и едва не свалило его. Но юноша устоял, ибо таким его вырастил учитель, – стойким, выносливым, очень сильным. Тем, кто сможет выдержать удар и закрыть собой многих.

Конвоиры развернули Обадайю и повели к костру под взглядами тысяч пар глаз. Однако не успел он проделать и полпути, как собора достигло эхо, громкий хлопок, а за ним последовал второй, конвоиры замерли. В отдалении что-то дважды вспыхнуло, так что снег засверкал мириадами бриллиантов, толпа заволновалась, стал расти гул голосов.

Скоро на трибунах близ трона появился гонец в мундире папской гвардии.

– С наблюдательной башни поступило донесение, монсеньор.

– На конвой напали. – Лодовико Сфорана не спрашивал, он утверждал.

– Совершенно верно, монсеньор.

– Где? – хрипло спросил брат Себастьян.

– У храма святого Анрея.

– Долго ждать не стали, – заключил архидиакон.

– Действуйте как было оговорено, – приказал брат Себастьян.

Гвардеец смотрел на кардинала, – до избрания нового Папы созеанцы подчинялись только Сфорана.

– Высылайте войска.

– Будет исполнено, монсеньор.

Пока властители принимали решения, Обадайя стоял посреди узкого прохода, который удерживали гвардейцы в человеческом море. Он задрал голову и ловил языком снежинки. Те были сладки, но на глазах всё равно появились слёзы. Юноша думал об Улве, и обо всём остальном, что осталось позади. Он отчаянно тосковал.

– Продолжайте! – гаркнул Великий Инвестигатор. – Наступили Последние Времена и намеченное должно свершиться!

Конвоиры передали Обадайю в руки палачей, а те возвели юношу на костёр и приковали к столбу. Старший экзекутор зажёг факел в жаровне, церемонно поднял его над головой, чтобы как можно больше людей могло увидеть это пламя, и направился к костру. Юноша зажмурился, но потом набрался храбрости и посмотрел на небо. Сквозь серую пелену пробилось несколько лучей, тёплое касание огладило впалые щёки, сверкнуло на слезинках.

Факел был просунут под кучу хвороста и дров.

Кардинал Сфорана, казалось, спокойно смотрел на казнь, заложив руки за спину, но его правый кулак был сжат настолько сильно, что ногти порезали кожу.

– Довожу до твоего сведения, юный Лодовико, – сказал брат Себастьян тихо, – что слуги, которым ты приказал заготовить сырой хворост, не смогли выполнить указание. Они сейчас взаперти.

– Я уже понял, – ответил Сфорана безмятежно, – хворост сух, вон как быстро разгорается.

– Этот человек, – продолжал брат Себастьян, – не должен быстро задохнуться от дыма. Он должен сгореть. Должен. Сгореть.

Из-за горячего воздуха казалось, что фигура, прикованная к столбу, извивалась, хотя на самом деле Обадайя стоял смирно, подставив лицо солнцу. Он молился о здравии всех людей. Кардинал Сфорана с потаённой скорбью ожидал, когда мальчик закричит. Они все кричат. Все до единого.

Великий Инвестигатор произвёл какой-то сдавленный звук, закачался сильнее обычного и дрожащей рукой потянулся к ткани, закрывавшей лицо.

– Фра Себастиан? – Лодовико не спешил совершать лишних движений. – Позвать целителей?

– Нет… нет… Небеса говорят… Господи… вы не чувствуете, какое зло грядёт? Оно здесь… – Старый петрианец зашёлся лающим кашлем и на грязной ткани появились кровавые пятна. – Вы не чувствуете?!

Великолепный золотой колосс повернул и чуть склонил голову.

– Да, мой друг, разумеется, ты тоже чувствуешь! Ступай же!

Аполлинарий Сталузский движением плеч скинул с себя расшитый золотом плащ. Всё это время он прятал под тканью Конфессор – великий долгий меч, в эфесе которого хранилась железная крошка из молота самого Молотодержца. Иоаннит обнажил клинок, сверкнули золотые буквы на стальной полосе, ножны легли поверх плаща. Так, с Конфессором в руке, гигант сошёл с пьедестала.

Его золотой панцирь покрывало парчовое сюрко, со спины расшитое серебряными ангельскими крыльями. Гвардейцы и трепещущая толпа расступились перед святым воином; на костёр он даже не глядел, направляясь к дальнему концу площади. Там брат Аполлинарий упёр остриё меча в брусчатку, положил руки поверх навершия и стал ждать.

Вниз по Горе Мощи Господней маршировали гвардейцы.

///

Слова ревели громче прежнего, они горели в мозгу, жгли глаза и пытались вытеснить Майрона из собственной головы, требовали произнесения. Драконий Язык пел звонким голосом о крови, огне, победах минувших и грядущих. Он предвещал великое сражение впереди, но Майрон не слушал. Рив бежал так стремительно, что всё вокруг превращалось в калейдоскоп смазанных штрихов. Дорога была совершенно чиста, пока вдруг на ней не появилась какая-то преграда. Майрон прошёл насквозь, почувствовав лишь запах крови, пороха, металла, что-то горячее брызнуло в лицо, но всё закончилось быстро. Он как раз вырвался на Соборную площадь, когда вдруг сверкнула золотая вспышка.

Всё замедлилось и мир вернулся в норму, рив обнаружил, что стоит на самом краю площади, а некто сверкающий посягает на него мечом. Доргонмаур остановил удар драконьим крылом и двое застыли недруг против недруга.