На лице Бари отразилось неподдельное удивление.

— Ты тоже думаешь, что есть тайник?

— Думаю.

— Я искал, когда наводил порядок. Ничего не нашёл. Не может быть, чтобы в замке великого лорда не оказалось укромного местечка. Я и стены простукивал, и в камины залезал. Ни-че-го! Под крепостью вся земля ходами изрыта. Туда не совался. Боюсь застрять или заблудиться. А что там, в тайнике?

Вид брата и тон, каким он говорил, убедили Янару в его честности. Она приняла расслабленную позу:

— Холаф якобы перевёл моё приданое в именные векселя, которые якобы сгорели при пожаре. Я не верю. Я вообще не верю ни единому слову лорда Мэрита. Он лживый человек.

— Я сразу это понял, — кивнул Бари. — Ещё когда они пришли свататься к Руле, а забрали тебя. Мэрит врал не краснея, а наш отец уши развесил. Его сынок такой же. Обещал взять меня в гвардейцы…

— Предположим, он сказал правду, — перебила Янара, — и векселя сгорели. А где фамильные драгоценности, которые достались Холафу по наследству от матери-герцогини? Он показывал мне старинные браслеты и броши. Обещал подарить, когда я рожу ему наследника. Не могли же они испариться.

— Не могли, — согласился Бари и взъерошил волосы. — Теперь день и ночь буду думать, куда они богатство спрятали.

— Не исключено, что Мэрит вывез их, когда Холафа убили. Он знал, что у него заберут замок. А если не вывез? Если решил вывезти позже? А тут такая оказия — Рэн захватывает крепость и оставляет Выродков следить за порядком. Вывезти незаметно сундук или мешок не получится.

— Не получится, — поддакнул Бари.

Внутренний голос подсказывал Янаре, что фамильные раритеты и, возможно, её приданое — диковинные золотые монеты треугольной формы с дыркой посередине — находятся в укромном месте. Не потому ли бывший свёкор признал чужого ребёнка своим внуком? Это единственный способ беспрепятственно попасть в замок и получить доступ к тайнику.

Янара выбралась из кресла и прошлась по комнате:

— Не хочу, чтобы благополучие моего сына зависело от урожаев.

— Я всё понял. Обыщу башню ещё раз, подвал проверю, склеп.

— Только так, чтобы никто ничего не заподозрил. Сам знаешь, на что способны обозлённые на Мэритов люди.

— Я буду очень осторожен, — заверил Бари.

Янара открыла окно и посмотрела вниз. Таян отчитывала няньку, стоящую возле переносной колыбели.

— Ты не умеешь считать до ста? — зло звучал низкий голос.

— Умею, — пробубнила полная женщина, пеленая Бертола.

— А до трёх?

— Умею.

— Я велела тебе досчитать три раза до ста и унести герцога с солнца. — Таян хлопнула ладонью по согнутой спине няньки. — Не затягивай сильно! Это младенец, а не полено!

— У нас в деревне все так пеленают. Чтобы ножки были ровными.

— У него ровные ножки. Куда ещё ровнее?

— А у нас в деревне одна дура так запеленала ребёнка, что он задохнулся, — отозвалась кормилица, сидя на лестнице.

Её дочка выпустила изо рта влажный сосок и захныкала.

— Кушай, милая, кушай, — проговорила нараспев кормилица, покачивая девочку на коленях. — А то сейчас придёт мальчик Бертол, высосет всё молоко, тебе ничего не достанется.

Забыв о няньке, Таян накинулась на кормилицу:

— Я говорила, что сначала надо кормить герцога?

— Да шучу я, шучу. Молока на всех хватит.

— Последний раз предупреждаю. Иначе приведу из деревни другую мамку, а тебя вышвырну. И медяка на дорогу не дам, и телегу не дам. Будешь топать до столицы пешком, пока в канаве от жажды и голода не помрёшь.

— Я всегда кормлю герцога первым, — стала оправдываться кормилица, суетливо укладывая дочку в корзину. — Это я только сейчас, пока он грелся на солнышке…

Таян прервала её на полуслове:

— Уже согрелся!

Кормилица вытащила из прорехи платья вторую грудь. Приняла Бертола из рук няньки и рассмеялась, глядя, как он ищет губами сосок.

— Проголодался, соколик мой синеокий? — Охнула, когда Бертол стиснул сосок дёснами. Кивнула дочке. — Смотри, как надо кушать. Смотри!

Янара с трудом оторвала взор от трогательной сцены и вернулась к столу.

— Опять пигалица разошлась? — беззлобно проворчал брат, ссыпая монеты в ларец. — У самой молоко на губах не обсохло, а туда же — командовать. То кухарок строит, то конюхов ругает. Вчера сцепилась с солдатами. Не девка — веретено. Так и вертится, так и норовит уколоть. Сколько ей? Мала ведь совсем.

— Недавно исполнилось десять, — ответила Янара, усаживаясь в кресло. — Иногда мне кажется, что она старше меня, только ростом не вышла.

Бари подтолкнул к ней стопку документов:

— Всё сошлось. Если хочешь, перепроверь.

— Деньги расходуй с умом, но на стражниках и слугах не экономь, — говорила Янара, складывая бумаги в сундучок. — Корми хорошо. Два раза в неделю топи баню. К зиме справь им добротную одежду. Казарму отапливай. По пустякам не наказывай, но воров и лгунов не прощай. Гони сразу взашей. Пусть деревенские старосты сами с ними разбираются.

— Указаний на год вперёд. Ужель до зимы не явишься?

Янара пожала плечами:

— Не знаю.

От Фамаля до Мэритской крепости неделя пути, столько же обратно. Не наездишься. И разрешат ли ей навещать Бертола, когда она вновь понесёт? Вряд ли. Ей не дадут и шага лишнего ступить, чтобы она, не дай бог, не разрешилась от бремени раньше срока.

— Зимой — оно понятно, — протянул Бари. — Морозы, снежные заносы. Осенью дожди, грязища. До слякоти ещё целый месяц. Живи здесь. Чем тебе в столице заниматься?

Янара сделала вид, что расслабляет ремешки на туфлях. При мысли о скорой и долгой разлуке с сыном душа выворачивалась наизнанку. А сердце тянуло в Фамаль, к любимому мужчине. Тайный страх увидеть Рэна и герцогиню Кагар вместе — увидеть и понять, что отныне она, законная супруга, вынуждена делить мужа с другой женщиной, — делал жизнь Янары невыносимой. Её истощённые нервы находились на пределе. Ночами она стонала в подушку, не в силах вытравить из головы нарисованные измученным воображением картины. Утром вставала уставшей, будто не спала,