Мик высказался так: “Rolling Stones… в моем возрасте и после всех проведенных лет не могут быть единственной вещью в жизни… Я определенно заслужил право выражать себя и как-то иначе”. И выразил. “Как-то иначе” – это было поехать в тур с другим составом и распевать с ним роллинговские песни.

Я реально думал, что у Мика не хватит наглости гастролировать без нас. Это была бы самая жесткая пощечина, которую только можно придумать. Это был бы смертный приговор впредь до подачи апелляции. И все ради чего? Но я ошибался и потому был в бешенстве и смертельной обиде. Мик таки поехал в тур.

И тогда я ему устроил разгон, в основном в прессе. Первый выстрел звучал так, что, если он сначала не хочет играть концерты со Stones, а потом берет и едет в тур с группой “Хер и Чмырь”, я ему, сука, пасть порву. И Мик ответил со всем благородством: “Я люблю Кита, я им восхищаюсь… но я не чувствую, что мы можем с ним дальше сотрудничать на самом деле”. Я уж и не упомню всех наездов и подъебов, которых я наговорил, – “диско-хлопец”, “маленький дрочевый ансамбль Джаггера”, “что бы ему не записаться в Aerosmith?” – такого рода вещами я кормил тогда благодарные таблоиды. Все опустилось довольно низко. Однажды журналист спросил меня: “Когда вы уже перестанете собачиться друг с другом?” “У собаки и спросите”, – сказал я.

А потом я подумал: пусть парень наиграется в свое удовольствие. Посмотрел в таком ключе. Бог с ним, пускай он покажется перед всем миром и как следует облажается. Он же продемонстрировал полное отсутствие дружбы, товарищества, всего, на чем должна держаться группа. Он нас просто кинул. Чарли, по-моему, переживал все это еще тяжелее, чем я.

Я видел кусок записи миковского концерта, и у него на гитарах играли Кифы-двойники: топали в тандеме, делали правильные супергитаристские телодвижения. Когда оно поехало на гастроли, меня спросили, что я думаю, и я сказал: очень печально, что его шоу на столько процентов состоит из роллинговских песен. Я сказал: если уж собираешься делать что-то сам, играй вещи со своих двух записанных альбомов. Не делай вид, что ты сольный исполнитель, если вокруг тебя две девицы скачут и распевают Tumbling Dice. Rolling Stones уйму времени зарабатывали свою нынешнюю репутацию, дольше в музыкальном бизнесе еще не было. И то, как Мик распорядился своей сольной карьерой, поставило ее под удар, и меня это злило до невозможности.

Мик кое в чем очень солидно просчитался. Для него само собой разумелось, что, если укомплектовать бэнд любыми рукастыми музыкантами, они подойдут ему не хуже Rolling Stones. Но звучать он начал, будто это был не он. У него подобрались умельцы что надо, но это в чем-то похоже на чемпионат мира: английская сборная – это не “Челси” и не “Арсенал”. Это другая игра, и приходиться срабатываться с другой командой. Ну нанял ты лучших из лучших, но теперь тебе надо выстраивать с ними отношения. А у Мика это не слишком хорошо получается. Ходить с важным видом, вешать звезду на дверь гримерки и относиться к бэнду как к нанятой обслуге – это он умел. Но хорошая музыка от такого не рождается.

После этого я решил: пошло все на хуй, хочу свой бэнд. Постановил, что буду делать музыку и без Мика. Я написал уйму песен. Я начал петь по-новому, например на Sleep Tonight. Голос теперь звучал ниже, так еще никогда не было, и это прекрасно подходило к типу баллад, которые я начал сочинять. Так что я стал зазывать чуваков, с которыми всегда хотел поработать, и я знал, с кого начать. Можно даже сказать, что совместная работа у нас со Стивом Джорданом началась еще в Париже, во время записи Dirty Work. Стив дал мне уверенность – услышал что-то в моем голосе, из чего, по его мнению, можно было сделать пластинку. Если у меня была мелодия, над которой я работал, я заставлял его ее напеть. А я ведь начинаю оживать от совместной работы – мне нужна реакция, чтобы я считал, что мои труды хоть чего-то стоят. Так что, вернувшись в Нью-Йорк, мы начали тусоваться вместе и написали вдвоем массу материала. А потом прихватили его приятеля и партнера Чарли Дрейтона, который в основном басист, но плюс к тому еще и офигенно одаренный барабанщик, и начали собираться джемовать у Вуди дома. Потом мы со Стивом провели какое-то время на Ямайке и совсем закорешились. А еще мы обнаружили, что – надо же – у нас и писать получается! Он один такой. Так что либо-либо: либо Джаггер/Ричардс, либо Джордан/Ричардс.

Стив тут сам расскажет, как мы с ним сошлись.

У меня поначалу было в голове одно название: You don’t move me anymore (“Ты меня больше не трогаешь”). И я совершенно не соображал, как его повернуть: то ли это мужчина говорит женщине, то ли женщина мужчине. Но потом, когда дошло до первого куплета, я понял, куда меня ведет. Неожиданно цель прояснилась, и это был Мик. Одновременно хотелось быть великодушным. Но только великодушным по-моему:

Мы со Стивом прикинули, что надо садиться писать диск, и начали собирать ядро будущих X-Pensive Winos, которые были так названы уже потом, когда я заметил, что народ в студии начал пользовать бутылки шато-лафита в качестве легкого аперитивчика[249]. А что, для такой потрясающей братской бригады ничего было не жалко. Стив спросил, с кем я хотел бы играть, и я первым делом из гитаристов назвал Уодди Уоктела. И Стив сказал: брат, читаешь мои мысли. Я знал Уодди еще с 1970-х и всегда хотел с ним поработать – мало кто играл с таким вкусом, так мне близко по ощущению, как он. Насквозь музыкальный человек. Понимающий, улавливающий то, что необходимо, – объяснять ему никогда ничего было не нужно. И еще у него самый сверхъестественный, ультразвуковой слух, до сих пор чуткий после всей его многолетней лабушеской карьеры. Он играл с Линдой Ронстадт, он играл со Стиви Никс – у женщин, но я знал, что мой чувак хочет играть рок. Так что я позвонил ему и поставил перед фактом: “Я собираю команду, и ты уже зачислен”. Стив согласился, что Чарли Дрейтон должен быть на басу, и, по-моему, единогласно было решено, чтобы Айвен Невилл, новоорлеанец и отпрыск Аарона Невилла, сел за фоно. Никаких прослушиваний и отборов никто проводить не собирался.