Но Людвиг и Циприано не нуждались в понукании. Они отлично понимали, что каждая минута только увеличивает опасность. Они изо всех сил пришпоривали и хлестали своих лошадей. Первый достиг берега Гаспар, за ним Циприано; но когда оба обернулись к Людвигу, то увидели, что тот отстал от них на несколько метров. Лошадь его вся дрожала и отказывалась идти дальше; всадник положительно терял голову, видя бесполезность своих усилий. Вдруг лошадь его совершенно перестала двигаться, и гаучо с Циприано увидели, как она стала понемногу тонуть.

Людвиг был не в состоянии удержать ее.

Циприано хотел сойти с лошади и броситься на помощь к брату, но гаучо остановил его.

— Берегитесь этого! — воскликнул он. — Вы только погибнете оба; есть еще другое средство помочь Людвигу.

И с этим словом он отвязал от седла лассо и, взмахнув им над головой, бросил на Людвига. Петля обвилась вокруг юноши, и через несколько минут он живой и невредимый вышел на берег. Не теряя ни минуты, гаучо снял лассо с Людвига и, снова закрутив его, бросил на лошадь, которая уже наполовину была в воде. На этот раз широкая петля затянула шею животного, захватив вместе с нею и часть испанского седла, которое было на коне. Намотав конец лассо покрепче на руку, Гаспар, сделав полуоборот на своей лошади и понукая ее громкими криками, помчался по берегу.

Глава XI

СТРЕЛЯЮЩАЯ РЫБА

Среди потока происходила жестокая борьба. Лошадь Людвига ободрилась, почувствовала помощь и сильно рванулась к берегу; еще одно усилие — и лошадь наконец выбралась на берег.

Странная картина представилась бы глазам зрителей при виде этих дрожавших лошадей, еле державшихся на ногах, и трех всадников, находившихся не в лучшем состоянии. Впрочем, самый старший из них сохранил еще остаток сил, но далеко не чувствовал себя таким же крепким, как прежде. Никогда в жизни не приходилось ему подвергаться такому сильному нападению электрических угрей. Такую силу электричества он мог приписать только происшедшей буре, еще больше возбудившей в угрях электрическую энергию, всегда находящуюся в них в скрытом виде; электрический угорь, иногда совершенно безвредный, по временам бывает самым опасным речным животным.

Не сразу отделались лошади от страданий, причиненных им гимнотами, да и всадники, не исключая и Гаспара, чувствовали себя не особенно хорошо, хотя гаучо не замедлил вернуть свое обычное благодушное настроение, еще более усилившееся от успеха этого двойного ужения арканом, первого в своем роде. Его веселое настроение ободрило и его юных спутников.

Отдохнув немного, снова пустились они в путь, все время направляясь вдоль берегов Пилькомайо. Дорогой Гаспар сообщил своим товарищам все, что знал об электрических угрях.

Гаучо называет их скатами, но сеньор Людовико (Гаспар называл так отца Людвига) называл их гимнотами (электрический угорь); должно быть, под этим именем они известны натуралистам.

— Да, — ответил Людвиг, заинтересовавшийся словами гаучо, — это настоящее научное название угрей.

— Видели ли вы когда-нибудь вблизи этих отвратительных чертенят? — спросил Гаспар.

— Нет, — отвечал Людвиг, — но я не раз слышал рассказы о них от отца.

При слове «отец» легкая тень набежала на лицо юноши, и он, по-видимому, уж не думал о гимнотах.

— А я часто их видел, — сказал Гаспар, — еще в детстве, когда мы с другими детьми забавлялись электрическими скатами, отправляясь для этого к соседним рекам, где они водились во множестве. Но мы все-таки очень боялись их, и вы увидите, что это было не без основания. Однажды я был свидетелем печального зрелища: в реку упал старый бык, у которого был только один глаз. Прежде чем быка унесло течением, я успел зацепить конец веревки за его рога; тут мы все — около двенадцати мальчишек — стали тянуть изо всей силы, рассчитывая, что в состоянии будем вытащить животное из пучины, но, конечно, мы ничего не могли поделать, и несчастный бык на наших глазах вдруг скрылся под водой, точно пораженный неожиданным выстрелом из ружья. Никогда я не забуду, с каким отчаянием смотрел его единственный глаз, — у этих животных взгляд чрезвычайно выразительный! Я также никогда не забуду, как отблагодарил нас хозяин этого быка, обвинив нас в гибели животного. Это был наш школьный учитель — человек, сказать правду, довольно-таки жестокий, которого нельзя было умилостивить ничем. «Вы поступили, как дураки, — кричал он, — вы взялись за непосильную работу вместо того, чтобы позвать на помощь или разыскать меня, тогда как я был всего в двух шагах. Позови вы меня — и мой бык остался бы жив. Всякий должен знать, что можно и чего нельзя; необходимо сообразовываться со своими силами, а чтобы вы не забывали этого полезного правила, я каждого из вас награжу кое-чем, что всегда останется в вашей памяти». Каждый из нас получил по дюжине ударов. Никогда наказание не выполнялось с большим пристрастием.

— Какой злой человек был ваш учитель, — воскликнул Циприано.

— Крут немножко, это правда, — ответил Гаспар, — но это был прежде всего человек рассудительный и справедливый, и его линейка не раз помешала мне сделать глупость в моей жизни; и, сказать правду, ее очень и очень следовало бы пустить в дело, когда мы собрались было стрелять в другого тигра в пещере. Тут я вспомнил про линейку: дело было рискованное, и я, благодаря памятному уроку моего старого учителя, предпочел ракету целому залпу ружей, который, наверное, не произвел бы такого эффекта. В то время, о котором я вам рассказываю, я никогда не думал, что мне придется когда-нибудь иметь дело с гимнотами, да еще при таких обстоятельствах. Поверьте, милый Людвиг, что воспоминание о быке и энергичный урок, полученный за него, к счастью, пришли мне на ум в то время, когда я на буксире тащил вашу лошадь.

— Бедный Гаспар, — сказал Циприано, — пожалуй, мы действительно должны благословлять твоего старого школьного учителя. Я тоже видел электрических угрей!

— Ты говоришь, что видел электрических скатов, Циприано? — спросил Людвиг. — На кого они похожи?

— Гаучо лучше меня может рассказать тебе об этом.