– Есть вещи похуже смерти, – заметила Эвери.

– Воистину так, – согласился великан. – С некоторыми из них вы, скорей всего, познакомитесь лично. Я уже упоминал, какими способами Коллберг убивает время.

Эвери глянула сквозь стекло в голодные пустые зенки, и ее снова затрясло.

– Мы можем предпринять еще что-то?

Тан’элКот уныло пожал плечами.

– Я могу лишь перебирать резонансы, способные теоретически поддерживать ее связь с рекой. Можете считать, что я разыскиваю связь, но поймите, что рассудок – даже рассудок ребенка – это, метафорически выражаясь, весьма просторное место.

Эвери кивнула в сторону Коллберга.

– А он это понимает?

– Я не могу сказать, что он понимает, а чего – нет.

– В нем и человеческого-то ничего не осталось, – прошептала она.

– В нем все до последней капли человеческое, – возразил Тан’элКот. – Он продукт перегонки и очистки людской натуры, воплощенная суть человечества. Вы, полагаю, хотели сказать, что он более не является человеком.

– Намекаете, что он больше, нежели человек?

– Напротив. Значительно меньше .

Эвери долго размышляла над этими словами и в конце концов спросила:

– А что будет, когда ты найдешь связь?

Тан’элКот отвел взгляд от лица спящей девочки и вздохнул.

– Это, по крайней мере, не тайна. Жизнь – самое существование – есть организованная Сила; все сущее, живое или нет, можно воспринимать как принятое изначальной вселенской энергией обличье. Мы воспринимаем предметы по раздельности только потому, что этому научены. Но все на свете по природе своей – лишь узелки в том гобелене, что являет собою вселенная.

Голос Тан’элКота оставался педантично сухим, но лицо помрачнело еще сильнее.

– Можно сказать, что Шамбарайя – это лишь мелкий узелок в сплетении Мировой Души, которую эльфы называют Т’нналлдион . При помощи Веры Совет попечителей намеревается запустить свои корпоративные щупальца в этот узел, расплести его и перевязать снова – по собственному образу и подобию.

Эвери непонимающе покачала головой. Лицо Тан’элКота было не веселей раскопанной могилы.

– Они превратят Поднебесье в мир, подобный вашему.

– И все? – Эвери нахмурилась. – Ты так говоришь, будто это катастрофа.

– Это будет Армагеддон немыслимых масштабов. Геноцид, о котором Сталин не смел бы помыслить.

– Уничтожить волшебство не так уж и страшно.

– Бизнесмен, – терпеливо проговорил Тан’элКот, – вы ничего не поняли. Магия на Земле не уничтожена; она является производной Силы, энергии самого бытия. Можно изменить лишь форму, в которой эта энергия проявляется. Так и было сделано. Некогда на Земле обитало столько же волшебных существ, сколько и в Поднебесье: драконы, морские змеи и русалки, птицы-рух, джинны, эльфы, гномы и все прочие. Но подобные создания нуждаются в более высоких уровнях Силы на определенных частотах, чем люди. По мере того, как менялись гармоники, эти существа не просто гибли: сами их кости теряли реальность. Они растворялись в потоке Силы вашей вселенной.

– Хочешь сказать, что магия работает и на Земле? – скептически заметила Эвери.

– Магия работает, как вы выразились, везде. Но форма, в которой волшебство проявляется на Земле, является местным отклонением: законы физики на этой планете и в окружающем ее космическом пространстве изменены таким образом, чтобы способствовать гегемонии рода человеческого.

– И что в том дурного?

– Я не сказал, что это плохо. Мы спорим не о морали. В рвении своем я, пытаясь защитить своих Детей, подобную судьбу уготовил и родному миру. Но это противоестественно . Это отклонение является равно причиной и следствием уродливого искажения людской натуры, которое мы видим перед собою, и общества, в котором вы заставляете себя существовать.

– На Земле не так плохо…

– Откуда вам знать? – ядовито бросил Тан’элКот. – Лишь в последние несколько дней вы столкнулись с реальностями жизни на вашей планете. Нравится ? – Он ткнул пальцем в окно, за которым Коллберг открыто потирал пах ладонью, прижимаясь к стеклу щекой и полуоткрытыми губами. Эвери, вздрогнув, отвернулась, и покрепче обхватила плечи руками.

– Не понимаю. Если тебе так ненавистны их планы, зачем ты помогаешь им?

– Я помогаю не им! – Вскочив на ноги, великан воздвигся над нею, потрясая титаническим кулаком. – Я помогаю тебе . Я помогаю Вере . Я… – Ярость его угасла так же быстро, как и вспыхнула. Пальцы разжались, рука опустилась вяло. – Я пытаюсь вернуться домой.

За окном тяжело, словно кобель в охоте, дышал Коллберг.

– Ну, – проговорила наконец Эвери, – тогда тебе не повезло.

– О чем вы?

Она покачала головой.

– Какой ты все же неотесаный мужик, профессионал. Потому-то и не можешь найти искомой связи.

– Не понимаю.

– Еще бы. О том я и говорю: ты мужчина. Ты думаешь, что девочка была связана с рекою. А это не так. Вера упоминала об этом, когда я забрала ее и мы вместе летели в Бостон. Упоминала вполне недвусмысленно. Она никогда не была связана с рекой. Только с матерью.

– С матерью?..

– Ныне покойной, мне следовало бы добавить.

Тан’элКот прищурился.

– Все же я идиот, – пробормотал он, вновь присев на стул рядом с ложем и с удвоенной силой принялся вглядываться в лицо спящей. – Сила… – шептал он. – Нужен только доступный источник силы…

– Что ты делаешь? Она мертва, Тан’элКот. Связь порвана.

– Мертва, да – но шаблон ее сознания сохранился, как живет во мне душа вашего сына. Он был заморожен в момент ее гибели. Шаблон бессилен, верно, но только пока лишен тела, которым может повелевать. Представьте себе, скажем, записанную на диске компьютерную программу: информационную структуру, для которой требуются лишь терминал, на котором выполняется, и источник силы для запуска.

– Какой силы?

И за ее спиной, в дверях, раздался бездушный скрежет, служивший голосом Артуро Коллбергу:

– Моей силы.

Земную жизнь пройдя до половины, подлый рыцарь очутился в сумрачном лесу, где не было путей и все тропы вели к погибели.

И все же подлый рыцарь не терял надежды. К различным поводырям обращался он за помощью и направлением. Первым спутником ему была Мечта Юности. Потом он обратился к Дружбе, и к Долгу, и, наконец, к Рассудку, но по очереди они заводили его лишь в темные чащи.

В конце концов подлый рыцарь оставил надежду и опустился на тропу, почитая себя за мертвого.