— Да.

— На полу расстелите одеяла, кровать чересчур неустойчивая. И велите принести чистые простыни.

— Еще что-нибудь нужно?

— Понадобятся человек шесть, а то и восемь, чтобы держать его во время операции.

На полу расстелили одеяла. Ари тем временем пил принесенный коньяк. Четверо друзов осторожно переложили его на пол. Карен тут же привела в порядок постель и заменила окровавленные простыни. Принесли лезвия и ножик. Китти тщательно вымыла руки, промыла рану и обмазала ее йодом. Она подождала, пока коньяк подействовал и Ари забормотал что-то невнятное, затем подложила ему под голову подушку.

— Все, — сказала она. — Я готова. Теперь держите его покрепче.

Один мужчина держал голову Ари, четверо — руки, двое — здоровую ногу и еще один — раненую. Восемь друзов крепко придавили Ари к полу. Карен стояла рядом и светила фонариком.

Китти взяла лезвие и одним быстрым движением рассекла мышцы, сделав глубокий пятисантиметровый надрез. Ари задрожал, из глаз потекли слезы. Друзы с трудом удерживали его.

Вдруг Карен заметила, что Китти смертельно побледнела и глаза у нее закатились. Девушка схватила Китти за волосы, запрокинула ей голову и влила в рот немного коньяка. Китти чуть не задохнулась, но сразу пришла в себя и сама отпила еще глоток. Ари закрыл глаза и впал в забытье.

Карен снова направила фонарик на рану. Одной рукой Китти раздвинула края надреза, а пальцы другой запустила в рану, нащупала твердый предмет и вытащила его.

Она села на пол, осмотрела пулю и вдруг захохотала. Друзы тоже засмеялись. Смех Китти тут же перешел в рыдания, с ней сделалась истерика.

— Муса, — распорядилась Карен. — Быстро положите его на кровать, только не прикасайтесь к ране.

Она помогла Китти встать, усадила ее на стул, отобрала пулю и вытерла ей пальцы. Затем девушка подошла к кровати, присыпала рану стрептоцидом, сделала свободную повязку и влажной губкой обтерла лоб Ари. Китти продолжала сидеть, скорчившись на стуле, и всхлипывала.

Затем Карен велела всем выйти из комнаты, налила Китти еще рюмку и вышла тоже.

Китти выпила, подошла к Ари и пощупала пульс.

Все хорошо, поправится…

Китти положила голову ему на грудь.

— Ари… Ари… Ари… — шептала она сквозь рыдания.

Адская боль не унималась. Друз, посланный в кибуц за медикаментами, все не возвращался. Китти не оставляла больного ни на секунду. Несколько раз она звала Мусу и других мужчин, чтобы удержать Ари и не дать ему разбередить рану.

В центре села продолжались песни, пляски и веселье. Невесту, которая с самого утра сидела взаперти, вывели наружу. Жених во фраке и цилиндре сел на коня и подъехал к ней по усеянной цветами улице, по обе стороны которой вооруженные друзы выстроили нечто вроде почетного караула.

После свадебной церемонии еврейские гости, а с ними и дети из Ган-Дафны разложили костер, затеяв хору под звуки флейты и барабана. Затем в круг вошли друзы и заплясали по-своему.

Карен все время сидела в передней. Она входила в спальню, только чтобы ненадолго сменить Китти. К утру обе изнемогали от бессонницы и напряжения. Китти сидела на краю кровати и вскакивала каждый раз, когда Ари стонал или шевелился.

Медикаментов все не было.

— Вам, пожалуй, придется отвезти детей назад в Ган-Дафну, — сказала Китти Мусе. — У вас тут еще кто-нибудь говорит по-английски?

— Да. Я пришлю сюда этого человека.

— Хорошо. Нельзя ли поставить сюда еще одну койку для меня? Мне придется остаться на некоторое время.

— Будет сделано.

Китти пошла в переднюю, где Карен дремала, сидя на скамейке. Она нежно погладила девушку по щеке. Карен подскочила и протерла глаза.

— Он в порядке?

— Нет. Очень сильные боли. Ты вернешься с детьми в Ган-Дафну.

— Но, Китти…

— Не спорь. Скажи доктору Либерману, что я останусь здесь, пока не станет ясно, что он вне опасности.

— Но мы же послезавтра улетаем.

Китти покачала головой:

— Верни билеты. Потом купим новые. Мне нельзя уезжать отсюда, пока не пришлют кого-нибудь, кто сможет ухаживать за ним.

Карен обняла Китти и пошла к выходу.

— Вот что еще, Карен. Съезди в Сафед и скажи Брюсу Сазерленду, что я здесь. Попроси его приехать в Хайфу. Пусть снимет номер в лучшей гостинице. Я его найду, где бы он ни поселился. Передай с ним что-нибудь из моих вещей, а то мне не во что переодеться.

В полдень гости стали разъезжаться. Муса повез детей назад в Ган-Дафну. Когда все уехали, охрану около Ари немного ослабили. Друз, говоривший по-английски, сидел в комнате рядом. Китти Фремонт осталась наедине с Ари. Только теперь, когда тревога немного улеглась, ей стало ясно, что произошло. Она остановилась у кровати и посмотрела на раненого.

— Господи Боже мой, — прошептала она, — что же я наделала!

Поздно вечером явился наконец из Ягура посыльный с медикаментами. Ему пришлось пробираться горными тропами: всюду рыскали британские патрули.

Китти влила Ари литр плазмы и сделала укол пенициллина на случай инфекции. Затем она поменяла повязку и ввела морфий, чтобы унять боль.

Двое суток Китти колола Ари морфий. Рана постепенно заживала. Иногда Ари просыпался, но был еще слишком вял и плохо понимал, что с ним происходит. Друзы-мужчины были в восторге от деловитости и энергии Китти, а женщины восхищались тем, как она командует мужчинами.

Когда Китти убедилась, что опасность миновала, ее снова начал мучить вопрос — как быть дальше, не остаться ли в Ган-Дафне?

Вправе ли она оставить детей, которые так в ней нуждаются? А Карен? Не потому ли она согласилась поехать в Америку, что не хотела потерять Китти?

Больше всего Китти тревожило обстоятельство, которое она не могла объяснить. На Кипре она совсем уже решила не работать на этих странных людей, а потом увидела Карен… Теперь, накануне отъезда, — история с Ари. Совпадение это или вмешательство в ее судьбу какой-то высшей силы? Как ни отгонял здравый смысл Китти эту фантастическую идею, она ей не давала покоя. Она чувствовала над собой власть Палестины и боялась этого.

Благодаря ее заботам Ари быстро поправлялся. «Что ни говори, — думала Китти, — он необыкновенный человек». Боли, которые ему пришлось вынести, убили бы любого другого. К концу четвертого дня она уменьшила дозу морфия. Убедившись, что рана заживает, а инфекции опасаться нечего, перестала вводить пенициллин.

На пятое утро Ари проснулся и захотел помыться и побриться. Но чем оживленнее он становился, тем глубже Китти уходила в себя. Она отдавала распоряжения сухо и официально, как сержант новобранцу, и расписала Ари план лечения на следующую неделю, будто они чужие люди.