Призыв эрцгерцога Карла настолько подстегнул драгун Винсента, что, остановив Удино, они обрушились на дивизию Ламарка и отбили 2 тысячи пленных и пять знамен, которые та захватила у австрийцев! Эрцгерцог Карл поздравил драгун и сказал: «Теперь вы с гордостью будете носить имя Винсента, которое вы прославили так же, как и имя Латура!» Этот же полк на следующий день многое сделал для разгрома пехотной дивизии генерала Буде[87].

В сражении при Ваграме было множество эпизодов, самый значительный из которых не был передан ни одним из авторов, хотя в тот момент он произвел сенсацию и в армии, и среди населения. Я говорю о маршале Бернадотте, которого император прогнал с поля боя! Эти два известных человека никогда не питали особой симпатии друг к другу, а со времени заговора в Ренне, замышляемого Бернадоттом против консульского правления, им было трудно находиться вместе. Несмотря на это, Наполеон, став императором, сделал Бернадотта одним из первых маршалов и дал ему титул князя Понте-Корво по протекции своего брата Жозефа Бонапарта, на свояченице которого Бернадотт женился. Но ничто не могло смягчить ненависть и зависть, испытываемые этим военачальником к Наполеону. Бернадотт льстил ему, когда находился в его присутствии, но затем критиковал и осуждал все его поступки, что, впрочем, императору было известно.

Умение и храбрость, проявленные Бернадоттом под Аустерлицем, заставили было императора забыть о таком поведении, если бы Бернадотт не усугубил его в сражении при Йене, где, несмотря на просьбы его генералов, он оставил три свои дивизии в полном бездействии, не желая прийти на помощь маршалу Даву, который на расстоянии 1 лье от него один удерживал под Ауэрштедтом половину прусской армии! Даву, брошенный своим товарищем, не только с честью сопротивлялся, но и разбил всех своих противников! Армия и Франция возмутились поведением Бернадотта. Император ограничился тем, что сурово его отчитал, что немного оживило усердие этого маршала, который был неплох при Галле и Любеке. Но затем он снова стал вялым, проявляя даже явное нежелание действовать: он прибыл к Эйлау только через два дня после сражения, несмотря на все полученные им приказы.

Эта небрежность вызвала недовольство императора, которое еще больше усилилось во время кампании 1809 года, где Бернадотт, командуя корпусом, состоящим из саксонских частей, прибывал всегда слишком поздно, действовал медленно и критиковал не только действия императора, но и маршалов. Такое отношение раздражало Наполеона. Тем не менее он сдерживался, даже когда 5 июля, в первый день сражения; при Ваграме, вялость и неверные распоряжения Бернадотта позволили австрийцам забрать обратно деревню Дойч-Ваграм, обладание которой было очень важно для исхода боя.

Кажется, именно после этого Бернадотт сказал в одной группе офицеров, «что переходом через Дунай и действиями последующего дня руководили плохо и что если бы командовал он, то он умелым маневром и почти без сражений вынудил бы эрцгерцога Карла сложить оружие». В тот же вечер эти слова были переданы императору, который был ими возмущен. Таковы были отношения между Наполеоном и Бернадоттом, когда 6 июля между двумя армиями начались памятные сражения.

Мы видели, что в самый разгар действий саксонцы, которыми плохо командовал Бернадотт, были отброшены и что под атакой вражеской кавалерии они в беспорядке бросились на корпус Массены и в своем бегстве чуть было не увлекли его за собой. Саксонцы храбры, но и лучшие войска могут дрогнуть и отступить. Но есть правило, что в подобном случае командиры не должны пытаться остановить тех солдат, которые находятся в пределах досягаемости неприятельских сабель и штыков, потому что это почти невозможно. Генералы и полковники должны быстро оказаться впереди отступающих солдат и, обернувшись к ним лицом, своим присутствием и своими словами остановить отступление, вновь сформировать батальоны и оказать сопротивление врагу. Чтобы выполнить это правило, Бернадотт, чье личное мужество не ставится под сомнение, пропустил поток своих бегущих частей и, в сопровождении своего многочисленного штаба, устремился галопом на равнину, чтобы опередить и остановить отступающих. Но едва он вырвался из этой отчаянно кричащей толпы, как столкнулся лицом к лицу с императором, который с иронией произнес: «И этим умелым маневром вы намереваетесь заставить эрцгерцога Карла сложить оружие?..» Бернадотт, и так уже раздосадованный тем, что его армия бежит, испытал еще больше эмоций, услышав, что император знает об опрометчивых словах, произнесенных им накануне. Он был поражен!.. Затем, немного придя в себя, он начал бормотать какие-то объяснения, но император сказал громко и сурово: «Я отстраняю вас от командования, которое вы так недобросовестно выполняете!.. Уйдите с моих глаз, и чтобы через сутки вас не было в Великой армии. Мне не нужен такой растяпа!..» Сказав это, Наполеон повернулся спиной к маршалу и тут же взял на себя непосредственное командование саксонцами, восстановил в их рядах порядок и снова повел на врага!

При любых обстоятельствах Бернадотт был бы, конечно, огорчен таким оборотом дела, но вдобавок ко всему его прогнали именно в тот момент, когда он скакал во главе отступающих, что могло породить сомнение в его мужестве, хотя он как раз собирался остановить своих солдат. Он понял, что его положение осложняется этим еще больше, и, как рассказывают, в отчаянии хотел устремиться к врагу и найти смерть на его штыках…

Адъютанты удержали его и отвели в сторону от саксонских войск. Целый день он бродил по полю боя. Наконец к вечеру он остановился за линией нашего левого фланга в деревне Леопольдау, где офицеры убедили его провести ночь в небольшом красивом замке, находящемся поблизости. Но едва он там устроился, как туда прибыл Массена, чей корпус окружал Леопольдау. Массена намеревался занять этот замок и устроить там свой штаб. А так как по военному обычаю маршалы и генералы располагаются среди своих войск и никогда не размещаются в поселениях, где находятся полки под командованием их товарищей, Бернадотт хотел уступить место Массене. Тот еще не знал о произошедших с его товарищем неприятностях и настойчиво просил Бернадотта остаться и разделить с ним кров, как они часто это делали во время Итальянской кампании. Бернадотт согласился. Но пока обустраивали жилье, один офицер, бывший свидетелем сцены между императором и Бернадоттом, рассказал обо всем Массене. Узнав о скандальной немилости своего коллеги, Массена изменил мнение и счел, что дом слишком мал, чтобы в нем разместились два маршала со своими штабами. Изображая благородство, он сказал своим адъютантам: «Этот дом принадлежит мне по праву, но, поскольку бедняга Бернадотт оказался в таком положении, я ему уступаю. Найдите мне другое жилье, пусть это будет даже сарай…» Затем он сел в коляску и уехал из замка, даже не предупредив Бернадотта, которого такой поступок очень задел.

Отчаяние толкнуло его совершить еще одну серьезную ошибку. Хотя он больше не командовал саксонцами, он адресовал им приказ, в котором расхваливал их подвиги, а следовательно, и свои, не дожидаясь, когда, по военному обычаю, главнокомандующий армией определит каждому его долю славы. Это нарушение устава еще больше распалило гнев императора, и Бернадотту пришлось покинуть армию. Он вернулся во Францию.