История в целом завершилась благополучно, даже виновник не особенно пострадал, отделавшись лишь строгим выговором, но вот оружие за пределы объекта выносить запретили и, что самое печальное, пересчитали весь боекомплект. И у Федосеева от былого богатства осталось всего лишь три десятка патронов, над которыми он трясся, как скупой рыцарь над сундуком злата.

Поначалу он хотел получить разрешение на постоянное ношение оружия, но, поразмыслив, Иван Степанович решил поступить иначе. Слишком велик риск. Петрова следовало устранить не в подъезде собственного дома, а прямо на службе, и смерть должна выглядеть случайной, как это может произойти с человеком, который любит возиться с табельным пистолетом. А свидетелей того, что он любил изображать из себя ковбоя, наберется немало. Как это частенько происходит — недоглядел. Патрон по недоразумению оказался в стволе, вот и пальнул в себя по неосторожности. Не зря же существует правило — держи оружие и патроны отдельно друг от друга.

Пистолеты нужно поменять так, чтобы у Петрова на время дежурства оказался его собственный, а сам он возьмет его «ствол». И когда Дима начнет баловаться полным разбором оружия, он незаметно подойдет к нему сбоку и влепит горячий свинец в правый глаз. Высветится банальная история: парень решил посмотреть «ствол» на вздутие, а тот вдруг неожиданно разрядился. Останется только вложить покойному в ладонь его собственный пистолет, а личный потихонечку упрятать в карман.

После чего незаметно выскользнуть в сортир и просидеть в нем весь шухер с опущенными штанами.

А когда произведут экспертизу оружия, то обнаружится очень неприятная вещь: оказывается, на этом «стволе» имеется такой грешок, как тройное убийство.

В этот день Иван Степанович немного подзадержался. Никто не удивился его желанию немного продлить смену, подобное и раньше случалось не однажды.

Все-таки со многими охранниками его связывали годы дружбы, и им было о чем поговорить между собой, а то и просто, невзирая на строгие запреты, выпить по маленькой чекушке прохладной водочки.

Старшим в смене был Гарик, который относился к Федосееву с нескрываемым пиететом. Как и полагалось, он сидел в комнате с оружием — ключи от пирамид и остальных комнат огромной тяжелой связкой висели на ремне брюк и зловеще позвякивали при каждом его шаге. Что интересно, он никогда не убирал их в карман, где они удобно устроились бы на самом дне, а всегда таскал вот так, на привязи. Очевидно, в нем звучала какая-то нереализованная струнка его души, и в этот момент он ощущал себя как минимум ключником в огромной боярской усадьбе.

Даже осанка — всегда сгорбленная, с заметно опущенными плечами — заметно распрямлялась. И к своим обязанностям он относился трепетно, как будто бы и в самом деле опасался остаться без доходного места. Единственное, что могло ненадолго сбить его с праведного пути, так это выпивка, к которой он был неравнодушен. С ключом от оружейной комнаты было просто: Федосеев запасся дубликатом еще накануне, единственное, в чем заключалась проблема, так это найти причину, чтобы отодрать толстую задницу Гарика от стула и отправить его смотаться куда-нибудь хотя бы минуты на четыре.

— Гарик, ты давно «Наполеон» пил? — бесхитростно поинтересовался Иван Степанович, наблюдая за тем, как толстяк расположил на узеньком стуле свое большое тело. Создавалось впечатление, что оно расплылось, заполнив собой мельчайшие ложбинки. Еще секунда-другая, и оно стечет лужицей на пол.

Кадык у Гарика непроизвольно дернулся, выдав его состояние.

— Ну… думаю, давно.

Подобного обещания еще маловато, чтобы Гарик напросился в собутыльники и метнулся в туалетную комнату ополаскивать перепачканные в кофе стаканы. Нужно дожать. И делать это следует тонко и очень осторожно, чтобы даже мысли не возникло о предполагаемом совращении должностного лица.

— Ты меня не понял, Гарик, — широко улыбнулся Иван Степанович, — я тебе говорю не о том коньяке, который продают в наших лавках, спирт, подкрашенный заваркой, а о самом настоящем «Наполеоне», что можно приобрести на Елисейских Полях.

Широкое лицо Гарика мечтательно расплылось, сказанное прозвучало для него как самая удивительная музыка.

— Хм… ну… если, конечно, такой… То, честно говоря, наверное, и не пробовал. Больно дорого он стоит.

— Хороший «Наполеон» стоит ровно столько, сколько ты получаешь за полгода, — очень серьезно произнес Иван Степанович. — Но зато стакан выпиваешь и не замечаешь, как и проглотил. Наш-то коньяк хлещешь, а в нос тебе шибают синильные масла. — Гарик дозрел. Лицо его раскраснелось от аппетита и переживаний, еще минута — и он захлебнется собственной слюной. Парня следовало спасать. — У меня как раз есть с собой такой… я-то всего отпил стакан, не выдержала, знаешь, душа. Хотел к свояку сегодня заявиться, а он уехал к какой-то бабе. А у меня так губа засвистела, что спасу просто нет. Не пить же мне, одному, ведь не алкаш же я какой-нибудь, в самом деле! Может, ты мне компанию составишь?

— Ну, как же тебе отказать, батя? Это значит хорошего человека обидеть.

— И уже серьезно, стараясь погасить пламя, вспыхнувшее в глазах, Гарик прибавил:

— Если только самую малость, чекушку небольшую, — раздвинул он слегка большой и указательный пальцы.

— Ты вот что, Гарик, не сочти за труд, вытащи из сумки коньяк… А сумка на первом этаже лежит, около двери. Не хочется мне с пузырем по зданию болтаться. Тебе-то ничего, ты у нас в авторитетах ходишь, тебя ни в каких противоправных действиях не заподозрят. А меня, если заметят что не так, сразу под зад коленом.

Гарик встрепенулся, и по его отвислому животу мелкой рябью пробежала волна:

— Хорошо… Я сейчас, — и, бросив взгляд на телефоны, проговорил:

— Если будут звонить, скажешь, что в сортир на минуту отлучился.

— Не переживай, — доброжелательно успокоил Иван Степанович, отмахнувшись, — что там, не люди, что ли? Понимать должны. Ну, приперло человека, с кем не бывает. Хе-хе-хе!

Про себя Федосеев отметил, что в последний год Гарик сильно располнел, а сзади и вовсе напоминал бабу. Гарик тяжеловато поднялся и, потешно разбрасывая стопы по сторонам, заторопился к выходу, а ягодицы, словно мельничные жернова, завращались в усиленной работе.

Как только дверь закрылась и по коридору застучала удаляющаяся дробь каблуков, Федосеев мгновенно поднялся. Прислушавшись, он извлек из кармана ключ и вставил его в замочную скважину бронированной двери. Дверь оружейной комнаты без усилия поддалась, в правом углу стоял сейф, где находились служебные пистолеты. Федосеев быстро извлек очередной ключ и открыл замок. Пистолет Петрова был под номером пять. Уткнувшись стволом в удобную ячейку, заметно промасленный, он чуть отличался от всех остальных. На нем осталась печать трогательной заботы: и сверкал он куда сильнее, чем прочие, и масла на нем было не в пример больше. Одно слово, свое оружие хозяин любил. Пистолет Федосеева находился с самого края, такой же промасленный, отчего казался совсем новым.