XCVII

Главный вход во Дворец был гораздо более величественным и красивым, нежели туалет, через который они проникли сюда в первый раз, но далеко не настолько величественным и красивым, чем был на день раньше. Теперь на высоких двойных дверях виднелись длинные черные полосы, переходившие в цепочки обожженных пятен, которые тянулись до низа, где среди осколков стекла поблескивали очаги разгорающегося огня. Немного сбоку можно было видеть людей, которые готовили новые метательные снаряды, разливая по бутылкам ламповое масло и затыкая их тряпками. Палтусы зависали в воздухе возле нижних окон, освещая своей Искрой доски заколоченных проемов и пытаясь заглянуть в щели. Витражные стекла, через которые еще вчера лился вечерний свет, тоже были перегорожены, и хотя доски выглядели уязвимыми для огня, они были достаточно толстыми, чтобы противостоять ему, хотя бы на данный момент.

– И как мы попадем внутрь? – спросил Гэм.

Пэдж улыбнулся:

– Способ всегда найдется. Глянь-ка, там, наверху, есть специальное место, чтобы смотреть наружу.

И действительно, в стене над дверным проемом имелось углубление, ниша с проделанной в ней амбразурой. Позади отверстия мелькала тень, словно падавший изнутри свет периодически заслоняла чья-то фигура.

– Вам достаточно просто показаться, – продолжал Пэдж.

Гэм ткнул его в ребра, заставив покачнуться. Тот восстановил равновесие, вынужденный проглотить ругательство, привычное для его темперамента.

– Чтобы какой-нибудь господинчик нас пристрелил, решив, что мы собрались кидать бутылки? – насмешливо спросил Гэм. – Вам бы это понравилось, не сомневаюсь! Нет уж, идите-ка лучше вы.

Пэдж улыбнулся, раздвигая щеки уголками рта до тех пор, пока все зубы не оказались на виду, и продолжая сверлить Гэма взглядом.

– Иди, объяви им, что пришел твой Господин, – добавила Дашини.

Пэдж повернулся к ней, увидел нож, и его улыбка потухла.

Он выпрямился во весь свой невеликий рост. Разгладил складки на своем бархатном сюртуке, утер пот с верхней губы и зашагал вперед с уверенностью человека, имеющего право быть принятым где бы то ни было. Он поднялся по ступеням, прошел вдоль колоннады, между кариатидами, и заколотил в дверь.

Тень в нише наверху перегородила свет полностью, однако дверь не открылась. Пэдж хмыкнул и постучал снова. Он уже собрался двинуться обратно, когда в дверце гораздо меньшего размера, замаскированной изображением уходящего в даль виноградника, приоткрылась щелка. В ней появился глаз, настороженный и рыскающий по сторонам. Он сразу увидел Пэджа, но не прекратил поисков, кидая взгляды во всех направлениях, чтобы увидеть, с кем он пришел. Никого не обнаружив, владелец глаза раскрыл дверь пошире, чтобы дать себе больший обзор. Пэдж двинулся к нему с повернутыми вверх ладонями и подобострастным видом, но человек за дверью – который был одного роста с Пэджем, но выглядел изможденным, словно изголодавшийся трущобный ребенок, и невероятно древним – навел на него пистолет.

– Ты привел ее?

– Кого? – переспросил Пэдж.

– Принцессу Клариссу, кого же еще?

Пэдж кивнул, но человек его уже не слушал. Он увидел мать Натана, стоявшую поодаль, и застыл, словно охотничий пес, воззрившись на нее и протянув к ней руку. Пэдж, который не привык, чтобы его игнорировали, положил ладонь на плечо старика и развернул его к себе.

Не удостоив его даже взглядом, тот выстрелил из пистолета ему в плечо. Звук выстрела и поднявшийся дымок привлекли к старику внимание всех, включая Пэджа, который лишь мгновением позже с некоторым изумлением обнаружил, что истекает кровью, а его великолепный сюртук безнадежно испорчен.

– Принцесса! – вскричал старик дрожащим голосом, жестами приглашая ее в дом. – Город на грани падения, и вы возвращаетесь, как всегда!

Он не обращал внимания ни на кого, кроме нее, – ни на сияющего голубым призрачным светом Натана, ни на полыхающий черным пламенем нож в руке Дашини, ни на Присси, которая никак не решалась войти, как будто они с Гэмом могли просто вернуться к себе в канализацию и позабыть о беспощадном контроле, который эта ночь накладывала на все их действия, ни на самого Гэма, который взял Присси за руку и повел прочь от толпы (та, охваченная звериной яростью, почуяла, что на холме, где они стояли, есть возможные жертвы, и уже устремилась в их сторону), ни на собак, нюхавших воздух и крутивших головами, словно все вокруг могло иметь какое-то особенное значение.

Если приглашение старика и не распространялось на всех, это его не особенно волновало: для него было не важно, кто из их компании войдет во Дворец, если с ними будет мать Натана. Когда она переступила порог, он низко склонился перед ней; затем, видимо, решив, что унизился недостаточно, с кряхтением опустился на колени и распростерся по полу. Он поймал ленточку, волочившуюся за подолом ее перепачканного сажей и грязью платья, бережно поднял, словно это была драгоценнейшая из тканей – возможно, реликвия, оставшаяся от эпохи святых, – и поднес к губам.

– Вы вернулись… – Это было все, что он смог выговорить, да и то почти беззвучно.

Мать Натана переступила через старика, не обращая на него внимания. Ее интересовало другое.

У подножия лестницы стоял человек с родимым пятном в форме капли – тот, что посещал ее в их лачуге, а затем соблаговолил отпустить Натана и Присси, схваченных у него на балу. Он двинулся к Натановой матери – не по прямой, а спиральным маршрутом, в центральной точке которого находилась она, но на преодоление которого могло уйти очень много времени. Мать Натана следила за тем, как он приближается, и выражение ее лица было настолько сложным, что его было почти невозможно описать. Гневное? Зачарованное? Потрясенное? Она огляделась по сторонам, улыбнулась и, кажется, собралась что-то сказать, ее губы раскрылись, но потом наступила пауза.

Человек с родимым пятном сложил ладони вместе, словно собираясь слушать, что она ему скажет, но взамен получил нечто другое. Мать Натана плюнула на пол между ними.

– Ты знаешь, что будет дальше, – сказала она ему.

– Принцесса, я…

– Ты знаешь, что будет дальше, а значит, знаешь, что тебе делать.

Человек с родимым пятном вздохнул, кивнул и поглядел себе под ноги. Затем он щелкнул пальцами – старик вскочил с пола, закрыл дверь перед приближающимися мятежниками и поспешил в тот зал, где некогда был бал. Его каблуки отстукивали звонкое пиццикато в гулкой пустоте помещения.

Остальные стояли молча, и когда старик вернулся, последовали за ним.

XCVIII

Натан никогда не видел свою мать на такой высоте, но сам он никогда не чувствовал себя таким уставшим. Медальон в его груди лежал тяжелым грузом,