А вести её становилось всё труднее: отмена продразвёрстки на Тамбовщине и, главное, жесточайший красный террор сделали своё дело — антоновцы гибли тысячами, десятками тысяч, но их ряды уже практически не пополнялись. Силы повстанцев таяли ежедневно. Даже дезертирство началось.

Несколько дней назад Устин Подберёзкин обнаружил, что исчез Иван Антипов со своими сыновьями.

— Никита, не видал ли ты Антиповых? — спросил у сына Подберёзкин.

— Сам удивляюсь, батяня. То Стёпка Антипов вечно рядом крутился, проходу не давал, даже к бабе моей за мной увязывался, а тут гляжу, уже два дня не видать его и не слыхать.

— Что ж, вольному воля! — вздохнул Устин. — А я до конца биться буду с этими антихристами.

Прибежал вестовой от Богуславского: велено всем командирам отрядов собраться в штабной избе.

Никита Подберёзкин пошёл к лиману, берега которого поросли ивняком. Лес был совсем рядом, рукой подать. Лесная глушь лишь немного скрадывала жару. И то лишь тем, что закрывала землю своей тенью. Но ветра не было, и дышать даже здесь, в лесу, было практически нечем. Птицы, утомлённые жарой, укрылись в своих гнёздах, а звери спрятались в норах. Лишь крайняя нужда да жажда охоты вынуждала их покидать свои жилища.

Никита остановился, так и не дойдя до берега. Услышал весёлый девичий смех и замер. Затем украдкой, стараясь, чтобы ни одна веточка под его ногами не хрустнула, подобрался поближе и, скрываясь в кустах, потихоньку раздвинул ветки. Так и есть — его Дарья с Машуткой Пименовой совершенно голыми бултыхались недалеко от берега, обрызгивая друг дружку водой и весело переговариваясь. Какое-то время Никита молча любовался девичьими забавами, затем, оглянувшись, нет ли кого рядом, резким движением стащил с себя рубаху, развязал верёвку на штанах и, прокравшись незамеченным к воде, нырнул под воду.

— Что это, Дарья? — услышав резкий всплеск, вздрогнула Марья.

— Где? — не поняла Дарья.

— Нешто не слыхала, как чегой-то булькнуло?

— Не, не слыхала, — мотнула головой Дарья и вдруг почувствовала, как кто-то под водой потянул её за ноги. — А-ай! Спасите! — крикнула она и окунулась с головой.

— Дарья, что с тобой?! — не на шутку переполошилась Марья Пименова.

Но в следующий миг над синей водой лимана появилась заливающаяся от смеха голова Никиты Подберёзкина. Тут же вновь вынырнула и Дарья, широко открывая рот, заглатывая воздух, словно рыба, выброшенная из воды.

— Напугал я вас, девоньки, а?

И тут Марья завизжала во весь голос и, прикрывая груди руками с этим же визгом побежала к берегу.

— Дур-рак! Охальник! Дур-рак! — била Никиту ладошками по спине, едва не плача, Дарья.

— Совсем стыд потеряли, мужики! — выбираясь на берег и тут же ныряя в густые заросли ивняка, крикнула Марья и, уже будучи в кустах, повернулась в сторону Никиты и покрутила указательным пальцем у своего виска.

Но Никита уже не обращал на неё никакого внимания. Он смотрел на Дарью влюблёнными глазами и, заискивающе, произнёс:

— Не серчай, Дашутка! Люблю я тебя, вот те крест, люблю.

Она заглянула в его глаза и взгляды их встретились. Казалось, время остановилось для влюблённых. Губы их начали сближаться. Но в последний момент Дарья опомнилась.

— Отвернись, Никитка! Дай мне выйти и одеться. Не позорь меня.

Никита опустил голову и послушно отвернулся. Дарья направилась к берегу. И тут тишину леса прорезали выстрелы. Залпом — один, второй, третий. Затем застрочил пулемёт. Дарья ещё не успела дойти до берега. Остановилась, оглянулась назад.

— Стреляют, Никита.

А тот уже и сам это слышал. Рысью рванулся он к берегу.

— Засиделся я тут с вами. А там батяня, небось, меня обыскался. Снова порку устроит.

Они оба вышли на берег и стали одеваться.

— Извини, Дашутка, бежать мне надо, — быстро одевшись и схватив обрез, Никита помчался к лесу, перепрыгивая через кусты.

— Береги себя, Никитка! — закричала ему вслед Дарья, отжимая волосы и заплетая косу.

Красная кавалерийская бригада и часть особого назначения из самого Тамбова гонялись по лесам в поисках остатков антоновских войск (или банд, как их называли официальные власти) с целью окончательного их разгрома. Тамбовскую ЧОН возглавлял лично заместитель председателя губисполкома Захар Устинович Подберёзкин. Его отряд отличался особой дисциплиной и жестокостью. Да и красноармейцы, которым надоели постоянные лихие вылазки антоновцев, тоже были полны решимости разделаться с ними. Потому и была дана им в придачу тачанка. Пусть в лесу это и не совсем удобно, зато, когда выманят бандитов в поле, тачанка будет в самый раз.

Впрочем, совсем врасплох застать антоновцев красным не удалось. Свой лагерь повстанцы охраняли денно и нощно. Первые дозоры стояли чуть ли не в версте от самого лагеря. Вот и сейчас дозорные увидели конницу противника загодя. Однако хитрость состояла в том, что чоновцы пробирались к лагерю совсем с другой стороны и их никто загодя не увидел. Не иначе, как кто-то из антоновцев предал своих и рассказал о местоположении лагеря. Вот и оказались они в окружении. Главной целью чоновцев было — выдавить повстанцев из леса на голое место. А там с ними расправиться будет просто, ведь у красного отряда было большое численное преимущество.

Никита подоспел, кажется, вовремя. Ещё издали углядел он седую голову отца. Хотел было уже его окликнуть, но заметил, как один из красноармейцев взял Устина на мушку. Подберёзкин же как раз и не видел этого, он смотрел в другую сторону. Тут же, навскидку, практически не целясь, Никита приподнял обрез и нажал на спусковой крючок. Выстрел — и красный конник упал с коня замертво. Устин глянул сначала на упавшего, затем оглянулся на того, кто его спас.

— Это я, батяня, — смущённо произнёс Никита, подбегая к отцу совсем близко.

— Где тебя леший носит, Никитка. Оборался тебя. Уж думал, подстрелили антихристы.

— Ну да! — хмыкнул Никита. — Меня за просто так не возьмёшь.

И тут оба заметили, как на них несётся несколько всадников сразу. Отец с сыном выстрелили одновременно: один попал в коня, который, упав, придавил собою седока, другой — во всадника.

— Уходим отсюда! — Устин ещё раз выстрелил и побежал в сторону от этого места.

Красным удалось главное — выманить антоновцев из леса. Да и раздробили их на несколько небольших групп. Об общем командовании антоновцев и, соответственно, о какой-то определённой единой тактике речи уже и быть не могло. Каждая группа отбивалась, как могла, сама. В плен никто не сдавался: это было бесполезно, ибо антоновцы прекрасно знали, что ничего, кроме пыток и издевательств, а затем и казни, их не ожидает. На это было специальное распоряжение спецкомиссара Антонова-Овсеенко. Поэтому и дрались антоновцы, как одержимые, не на жизнь, а на смерть.