Олег активировал программу переадресовки звонка, набрал один из домашних номеров особняка Головина. Прозвучал зуммер, другой, третий...

– Вас слушают. – Голос был смутно знаком. Олег мотнул головой, не вспомнил, нахмурился.

– Могу я поговорить с Александром Петровичем Головиным?

– Никак нет, Данила. Но ты можешь поговорить со мной.

– Ну, здравствуй, Зубр.

– Ну, здравствуй, Данила.

Олег глянул на монитор: защита работала исправно; звонок пытались отследить автоматическим определителем, но тщетно.

– Никак издалека звонишь?

– А то. По правде, я и тебя полагал в местах или отдаленных, или совсем отдаленных. Где-нибудь на берегах Большого Австралийского залива. Или – Стикса.

– И кажется, не слишком рад «воскресению»?

– Время покажет.

– Ты же позвонил не с тем, чтобы обсуждать африканские перипетии трехлетней давности?

– Почему нет?

– Хорошо, Олег. Внесем ясность.

– Элли погибла?

– Да. Пуля Вернера пробила девчонке сонную артерию. Доктор пытался что-то сделать, но сам понимаешь. В таких делах решают минуты. Их у нас не было.

– Как я оказался в саванне?

– Я выбросил тебя из машины. Не был уверен, что выживем. Нас преследовали.

Джип перевернули выстрелом из базуки. Но не зажгли. Потом подъехали ближе. Это было опрометчиво с их стороны... Мы потом ушли в пролесок.

– Все живы?

– Да. Кроме Элли. И доктор Веллингтон сломал руку. Что молчишь? Хотя можешь не отвечать. Знаю. Ты надеялся, что Элли выжила.

– Может быть.

– Мир не изменился. Да и не по сердцу он ей был, наш мир. А бредовая идея Вернера – построить для девушки отдельную сказку – красива, но порочна.

– Отчего? Сказки возвышают людей.

– Скорее – губят. Реальная жизнь не прощает невнимания к себе.

– Реальная жизнь скудна. И смысл ей придает только сказка. У каждого в душе она своя. Если есть душа.

– Если есть. Послушай, Олег... Ты уверен, что у тебя имеется возможность со мной болтать?

– Почему это тебя беспокоит?

– Я не у дел. Сижу во флигеле. Так сказать, под домашним арестом. А телефон не отключили.

– Вроде подсадки?

– Персональной. На тебя.

Данилов глянул на монитор компьютера. Кто-то подключился к вычислению места звонка целенаправленно: тонюсенькие линии исчезали, но маленькая желтая искорка, что рыскала по испещренной красными линиями карте Франции, на время стопорилась: какой-либо из автоматов был занят, цепочка поиска замирала, вернее, сильно тормозилась. Чтобы пробить всю «обманку», поисковикам потребуется не менее получаса. А спутники они не задействовали. Значит, возможности тех, кто работает против, небеспредельны. Вернее, ограниченны.

Учтем.

– Спасибо за заботу.

– Чем можем.

– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Пусть ищет. Как ты попал к Головину, Зубр?

– Случаем.

– Рядом с чем случай? Нефть? Газ? Труба?

– Какая тебе разница, Олег? С алмазами не сложилось, жалованье Хургада не выплатил по причине безвременной кончины, а капитала я не нажил. Поступил на службу.

– А мечта о солнечной Австралии?

– Мечта как и сказка: греет, но не кормит.

– Почему к Головину? «Нефтьинвест» порекомендовал?

– Это тебе интересно, Данила?

– Мне интересно другое: зачем похищали Дашу?

– Кто – тебя не интересует?

– Нет. Ответ на этот вопрос не позволяет понять причину. Пока нет понимания причины, опасность остается. Почему ты в опале?

– Я возглавлял у Головина службу охраны. А Даша пропала.

– Как ее охраняли?

– Обычно – два человека. Но девушка тяготилась, да и Александр Петрович считал, что человека начинают доставать, когда он что-то делает «не так».

Головин все делал «так». Не было причин для наезда, не было причин для похищения, не было причин и для усиления охраны.

– Какой ты умный и резонный, Зубр.

– Данила, я возглавлял не службу безопасности корпорации, а личную охрану.

– Кто возглавляет службу безопасности?

– Сам Головин. Туда входят и аналитики, и разработчики. К тому же империя Головина – часть системы здешнего про-мышленно-иерархического феодализма. Если большой напряг – Головин пользуется услугами и ВД и СБ. Не так мало. Но...

– Но?

– У него есть полностью теневая структура.

– Кто руководит?

– Не знаю. У нас его называют Практик.

– Практик?

– Да.

– И «с детства связан был с землею»?

– В каком смысле?

– "Привез он как-то с практики два ржавых экспонатика и утверждал, что это – древний клад..." Имя Сергея Оттовича Грифа тебе ни о чем не говорит?

– Говорит. Возглавлял невнятную контору...

– Возглавлял? – перебил Зуброва Олег.

– Да. До сегодняшней ночи. Пока не умер.

– Ты меня очень разочаровал, Зубр, – после паузы произнес Данилов.

– Грешил на Грифа?

– Да. Так все показалось просто...

– "Мир не прост, совсем не прост", – напел Зубров. – Да, практик из Грифа первоклассный. Но – слишком заметен.

– В театре «Глобус» было три сцены. В жизни их куда больше. Как и возможностей выбирать амплуа.

– Теоретизируешь?

– Думаю. А когда думаю, заполняю эфир ничего не значащими фразами. Так кто его?

– Без комментариев. И никто их тебе не даст. Будет и официальный некролог.

Запишут – сердце. Благородно и без излишеств. Ты никогда не задумывался, Данилов, почему смерть от инфаркта представляется людям не такой страшной, как, скажем, от какой-нибудь мучительной хрони?

– Как в бою. Жил – и нет. И еще... Нет унизительного прижизненного существования в немощи.

– Кажется, мы обсуждали это когда-то...

– Это было давно. В прошлом веке.

– М-да... Звучит фатально. Сказать – вся твоя жизнь была в прошлом веке – это как черта. Чувствуешь себя очень старым. Вспоминается лозунг моей ранней юности: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым». – Зубр рассмеялся:

– Мы пережили даже коммунизм.

– Брось. Он еще в середине девятнадцатого был дохлым. И сшивался по Европе бесплотным призраком.