Накануне состоялся обмен пленными. Русских среди них было намного меньше, чем угров. Володарь приказал вывести из темницы среди прочих и пышащего злобой Жольта. Семь лет протомился в тюрьме угорский проведчик. При виде своего неудачливого слуги Коломан злобно сплюнул. Когда же Жольт стал ему что-то шептать на ухо, король решительно отодвинулся и прикрикнул на него:

— Пошёл прочь! Болонд! Не желаю тебя больше слушать!

Хмуро озираясь и пошатываясь, скрылся скрипящий от злобы зубами Жольт за угорским обозом. Володарь надеялся, что навсегда ушёл он из его жизни.

...Единственный видевший глаз Коломана косил недобрым огоньком в сторону застывшего у входа в шатёр молодого гридня-перемышлянина.

«Боится, что велю я его схватить и брошу в поруб. По себе, видно, других меряет!» — с раздражением подумал Володарь об угорце.

Пили из оловянных кружек тягучий ол, медленно, большими глотками, макая в пенистую жидкость вислые усы. Долго сидели молча, выжидая, кто первым начнёт серьёзную толковню.

Коломан не выдержал, отставил в сторону ол, заговорил тихо, хриплым голосом:

— Вот, позвал тебя, братец! Давно мы с тобой не виделись. Кажется, со свадьбы Васильковой. Кирие элейсон! Двадцать лет прошло! Нет, больше! Почти двадцать пять! Всё недосуг. Грамоты, послы, войны! Иногда хочется сбежать от этого всего! Укрыться где-нибудь в горном замке или в монастыре. Да, Володарь! Чуть не забыл спросить. Ты отстроил Тустань, крепость в Горбах?

— С Божьей помощью, брат.

— Вот у тебя есть теперь надёжное убежище. Будет куда спрятаться в случае чего.

— Да я вроде бы прятаться покуда ни от кого не собираюсь. Володарь усмехнулся. — Не от твоих же вершников лихих! Чай, встретил тебя на Вагре тогда...

— Опять ты о нашей ссоре! — досадливо скривился Коломан. — Кирие элейсон! Забудь. Было, прошло. Грамоты есть мирные. Дочь свою за твоего первенца отдаю. Что вспоминать былые недоразумения?

— Ты говоришь верно. Только что я матерям и жёнам скажу, чьи сыны и мужья в сече полегли? Что, грамоту твою им показывать стану? Или дочь твою на погляд выведу? Смотрите, мол, экая красавица у меня — сноха! Вот за то головы ваши близкие и сложили, чтоб она в красивых одеждах по терему свиноградскому хаживала да будущих князей и княжон земле вашей рожала! Поймут ли меня, одобрят ли?

Скуластое жёлтое лицо Коломана на мгновение исказила гримаса злости, но он сдержался. Ответил спокойно, без запальчивости и гнева:

— Но разве это плохо, брат мой? Павших не вернуть, зато живущие ныне будут пребывать в мире. Кирие элейсон!

— В том ты прав, — согласился с угорцем Володарь, одобрительно кивнув.

— Не время нам вспоминать былую вражду, — прохрипел король мадьяр.

Чело его украшала золотая корона святого Стефана, плечи покрывала горностаевая мантия. Володарь тоже был одет в дорогой кафтан с золотой прошвой в три ряда по вороту и подолу, стан князя перехватывал золочёный пояс с раздвоенными концами, на голове красовалась горлатная шапка, на ногах — востроносые тимовые сапоги.

Челядин подал ароматно пахнущий острый суп — венгерский гуляш с мясом, луком и клёцками, разлил его в серебряные тарелки.

— Помнишь, как мы хлебали в детстве из одной миски? — спросил, улыбнувшись, Володарь.

— Ещё бы! И как покойная матушка обозвала меня поросёнком! Помнишь, когда ты приехал к нам в гости из Таматархи? И как брезгливо поджимала губки моя дражайшая Фелиция! Кирие элей сон! Уже три лета, как она умерла! — Коломан горестно вздохнул. — Вот не любил её, скажу тебе как на духу, а рыдал, будто ребёнок, на её похоронах. Потом скончался её отпрыск, Ладислав. Не знаю даже, как мне теперь быть. У меня пока нет сыновей, и неизвестно, на кого оставить державу. Тебе легче, Володарь, у тебя есть два сына.

— Женись вдругорядь. Что тебе мешает? — Володарь пожал плечами. — Ты ещё не столь стар.

— Что мешает? — усмехнулся король угров. — Мешает одна весьма красивая особа. Предислава, дочь киевского князя Святополка. Её выдали за Ладислава в тот самый год, когда скончалась королева Фелиция. Однако Ладислав ненадолго пережил свою мать. Предислава осталась со мной.

— И что? Получается, ты превратил киевскую княжну в свою любовницу?! Вот дела! Я этого не ведал! — Володарь аж присвистнул от изумления.

— Не нахожу здесь ничего удивительного! — недовольно отрезал Коломан. — Девчонка молода и смазлива. Вся такая светленькая, беленькая, хорошенькая. Её покойная мать, Лута, была дочерью чешского князя Спитигнева. Все мы родичи, дальние или близкие. Я, быть может, и женился бы на ней, как положено королю, но епископ Кресценций, который венчал меня в Биограде хорватской короной пять лет назад, сказал, что такой брак недопустим по канонам рижской церкви. А ссориться с Кресценцием и с папой Пасхалием, чью волю он, собственно, исполняет в стране мадьяр, мне сейчас невыгодно. Поэтому, дорогой братец, я и не женюсь снова. Какой-то заколдованный круг.

Кирие элейсон! И потом, какого дьявола ты меня упрекаешь? Сам имел наложниц! Сначала ту армянку-потаскушку, которая, как и моя покойная супруга, имела глупую привычку без конца чесать свой нос, потом греческую патрицианку Таисию Каматириссу! Армянка даже дочь тебе родила. И, скажу, ты молодец, Володарь! Хорошо её пристроил, выдал замуж за сына императора.

— О Таисии, прошу, не напоминай мне больше! — помрачнев, попросил Володарь. — А вообще-то тебе, Коломан, грех жаловаться и завидовать мне! Твоя двухродная сестра Пирисса также замужем за принцем из дома Комнинов!

— Да я не жалуюсь и не завидую. Просто отмечаю, что мы с тобой не только близкие родичи, но и влиятельные правители, если даже кичливый базилевс стремится с нами породниться. — Король угров, не сводя с Ростиславича своего пронзительного чёрного глаза, отхлебнул очередной глоток ола.

— Вот что, брат! — Володарь решительно хлопнул ладонью по раскладному столику. — Куда-то в сторону потекли наши с тобой речи. Вернёмся же к тому, ради чего мы и учинили нынешний снем. Предлагаю уговориться так: Родно со свинцовыми рудниками остаются за тобой, а Коломыя[325] с солью —