«Либералы сконцентрировались в экономическом подбрюшье Путина, то есть в базисе экономическом, и стали страшно быстро убегать из надстройки, то есть идеологии, в свое какое-то поле. А сюда, в эту пустоту, которая образовалась, стала просачиваться вся русская, социалистическая рать, тогда началось страшное смущение в нашем красно-белом движении. Альянс, таким образом, был раздроблен. Все истосковавшиеся по позитивному миросознанию оппозиционеры, в основном социалистического толка, сразу устремились в эту путинскую пустоту: Дугин, писатели, Ганичев, певцы. А Путин сохранил весь ельцинский экономический базис, только надстройка стала квази-имперской — гимн Советского Союза, красное знамя. Огромное количество людей поверило в этот квази-имперский проект, не задаваясь мыслью: какая там империя? Какое отношение Екатерина и Петр I, которые расширяли страну безудержно, имеют к Путину, который отдал и Крым окончательно, и Украину? Никакого там окна в Европу нет. Потому что окно в Европу — это победа на Нарве и русские танки на рейде. Они этого не понимали, они упивались риторикой, пением идеологических сирен. И меня поразило, — Путин, как заклинатель змей, волшебник, колдун, сумел прельстить серьезных людей, которые тяготились союзом с коммунистами, потому что это союз был вынужденным, против общего либерального врага. А либеральный враг оказался рассеянным, он убежал, и вместо него возник Никита Михалков с его „русским стандартом“, с его „Сибирским цирюльником“, со всей этой сусальной дешевкой, на которую клюнула национально, казалось, мыслящая элита».

В одной из передовиц проскальзывает горькое замечание о том, что лишь теперь, когда Гайдар и Чубайс заговорили на этом новом языке, понимаешь афоризм о том, что «патриотизм — последнее прибежище негодяев».

Днем он дает объяснения касательно своего эпатажного политического альянса, а утром занимается «Крейсеровой сонатой», любимым своим романом. Это тоже история о том, как Господь пощадил Москву-Содом только потому, что там нашелся один праведник.

Николай Плужников — акустик на подводном крейсере «Москва», в отсеках которого размещена топографическая бомба — разработанное еще в советское время супероружие, смещающее меридианы и способное смыть Америку как континент. Когда, по сговору с российским правительством, ее топит субмарина ВМФ США, все моряки погибают и возносятся на небо, но за Плужниковым прилетает ангел и транспортирует его в Москву, где в районе метро «Кропоткинская» его подбирает почтальонша Анна Серафимова.

— Почему почтальонша?

— Вообще почтальонша — это Гермес, несущий вести, благие в том числе. Среди этих вестей телеграммы, извещения о смерти, о исцелении, о гибели. Почтальонша — мистическое существо, поэтому если Плужников мистический человек, то она и подавно должна быть ему подстать. Она не может быть продавщицей в магазине, она является ко всем людям, принося им вести, стараясь, чтобы эти вести, даже если они ужасные, все равно были благими.

В Москве Модельером (которого сложно не спутать с Березовским) готовится коронация Счастливчика, все страшно озабочены его рейтингом, против него интригуют Плинтус и Мэр, с одной стороны, и Роткопф, с другой. Плужников становится деятелем сопротивления, за которым охотятся «Блюдущие вместе».

Как и «Красно-Коричневый», это роман о сопротивлении режиму, но «если „Красно-коричневый“ был романом военно-политического сопротивления, то к сегодняшнему дню эти силы абсолютно иссякли и я могу уповать только на чудо, явление среди нас русского праведника».

Москва упивается пышными празднествами — коррида, матч «Спартак — Реал», балет «Лимонов», съезд глав Большой Восьмерки. В финале с небес спускается крейсер «Москва», сбивает космический челнок «Колумбия» с членами G8, спасает город и забирает Плужникова, который до этого побеждает Колосса Московского, гигантского церетелиобразного человека, в котором собралась вся сволочь, от Счастливчика (в голове) до разного рода политологов (в чреслах).

Мы разговаривали о том, каким образом события политической жизни — от гибели «Курска» до газетной утки о том, что литератору И. Кормильцеву якобы заказано либретто для балета «Лимонов» — утилизируются художником, преобразуясь в романную ткань. В сущности, о чем будет следующий роман Проханов, можно прогнозировать примерно за два года.

«Мы живем, конечно, — на этот раз Проханов решил заложить широкий вираж, — в огромном недостатке природы. В городе природу заменяют вот эти останки среды, трэш, обломки, в том числе информационные, такие однодневки, сиюминутно возникающие. Я думаю, что писатель работает на останках, на обломках среды, информационного поля, втягивает их в огненную мартену своих переживаний, чтобы они там на мгновение сверкнули и превратились в пламя. На „Запорожстали“ я видел мартену — открытый гигантский зев в стене, полный красной слюны, с красным огромным языком, и туда, где все булькало, бурлило, хлюпало этой расплавленной белой сталью, туда кидали обломки машин, танковые пушки, изуродованные комбайны, остатки старых мостов. И вся эта ржавчина, мерзость превращались в белое ослепительное пламя. Видимо, человек, работающий на сиюминутном мусоре, избавляется таким образом от него и питает свой безымянный огонь, мартену. Есть задача уничтожить эту отвратительную, мерзкую и сиюминутную среду и, с другой стороны, дать ей измерение вечного. Ты как бы раскочегарил себя до температуры плавления стали, и все, что туда ни кинешь — труп Ельцина или капитель от храма Афродиты — все будет восхитительно».

«Крейсерова» — первый целиком «галлюцинаторный» (другими словами, гротескный, сюрреалистический) московский роман Проханова. Внимательный читатель этого автора вообще вряд ли имеет основания пожаловаться на дефицит диких сцен, но эта книга, безусловно, в состоянии удовлетворить самые специфические интересы. Особенно ярко выписаны в романе несколько битв: малевичевский «Черный квадрат» с «Чашей» Поздеева, американские горки — с горками ленинскими, и космический корабль «Колумбия» — с небесным крейсером «Москва». На мой осторожный вопрос о том, почему он решил применить свой талант баталиста в сатирическим романе, он отвечал: «Поскольку я изверился в способность политических организаций создать альтернативную политику, я вынужден был прибегнуть к метафизическим способам сражений».

— Что это за картина «Чаша», которая бьется с «Черным квадратом»? И Белосельцев в «Гексогене» тоже с ней встречается.

— А это гениальный художник Поздеев, знаете его? Это ваш минус, только неандерталец, конечно, не знает, кто такой Поздеев… Это гигант, я без иронии говорю, он, видимо, ведет свою культуру, свое творчество с 20-х годов, но если те «двадцатники» были абсолютно урбанисты, то у него много русской мистики, очень много евангельски-библейского, сибирского староверческого, старообрядческого. В своих работах он эволюционировал от восхитительного русского импрессионизма к абсолютной абстракции, кубизму такому упрощенному. Он родом из Красноярска, это человек красноярских столбов, Енисея, природы огромной сибирской. Его замалчивают, весь этот андеграунд наш сучий, они не брали его в свою компанию. Но в центре Красноярска ему установили памятник, прямо на тротуаре: бронзовый интересный старик. И у меня был период обожания, восхищения им, как Платоновым. И я его противопоставляю, его абстракционизм абстракционизму Малевича.