Разумеется, 12 рублей еженедельно за этот бред выплачиваешь вовсе не из-за его оппозиционной специфики. «Ельцин поймал на крючок ваххабита», «Лукашенко — великан, Явлинский — пигмей», «Курс доллара „семь-сорок“ рухнул», — вроде бы десять лет подряд тех же щей да пожиже влей, но все равно: не надоедает. Что это — стиль? Жанр? Злоба? Беснование? Единственное, что объединяет гневные филиппики, кроткие проповеди и заунывные иеремиады, — остроумие автора. Его юмор может быть очень разным — от тонкого подначивания Путина, неосторожно отметившего в книге посетителей Владимиро-Суздальского музея-заповедника «Шикарно, как и все на Руси», до площадных острот: «Ельцин в Шуйской Чупе совсем ошуел и очупел». Этот юмор отмечает даже такой угрюм-бурчеев, как генерал Макашов, припомнивший недавно прохановское mot про «дерево-антисемит» — по поводу липы, сваленной бурей и раздавившей сходку возле синагоги; и смешно ведь. Даже в самых шизофренически-напыщенных прохановских передовицах — «По молитвам старцев сгорело Останкино» — всегда рано или поздно обнаружится ироническая подоплека: это пафос через смех, правда через абсурд. Именно этим, кстати, отличаются прохановские тексты от тех, что пишут «под него» коллеги: вроде бы тот же кимвал бряцающий, но без атмосферы остроумия звук мгновенно гаснет в вакууме. Вовсе не босхианские уродцы — главные герои этих передовиц, но, как у Гоголя, — смех. «А ведь это не общие слова, не пустые призывы, — заметил однажды про передовицы критик Бушин, — а трепещущие сгустки ума и сердца». Читая передовицы, понимаешь природу ненависти Проханова к «телеюмористам»: это ведь падшие ангелы, конкурирующие с ним существа-наоборот.

Сам жанр — «передовица» — Проханов унаследовал из советских газет, однако стилистически его прямой предшественник — поп Аввакум, также сочинитель гневных энциклик, которые до сих пор вызывают смех и считаются уникальным литературным явлением. Прохановская передовица точно такой же уникальный феномен культуры, как тургеневское стихотворение в прозе, конструктивистский шрифт или новгородская икона. Человек придумал целый жанр и написал в нем около пяти сотен текстов. Шикарных, как и все на Руси, — да, да, именно так; и тыкая пальцем в скомороха-экзорциста, почему бы не припомнить слова критика Писарева: «Где нет желчи и смеха, там нет и надежды на обновление. Где нет сарказмов, там нет и настоящей любви к человечеству».

Проханов меньше всего похож на восточного царька, но в «Завтра» процветает откровенный непотизм, немыслимый в западных редакциях. Здесь работают оба сына Проханова, Андрей и Василий. Зарегистрирована газета на Александра Худорожкова, зятя Проханова, который одновременно является кем-то вроде гендиректора издания. «В этой газете трудно установить пределы моей персоны. Она разлита по всей газете. Это персональная газета, газета вождистского типа, многие говорят, что если я уйду из газеты, газета потеряет массу своих качеств, характеристик».

— Останутся «Жили-были».

— Останутся «Жили-были» и «Душа неизъяснимая». Это будет уже другая газета, напоминающая статую на носу каравеллы такую, с выточенными золотыми грудями. А пока на носу стоит скорее не статуя, а такой бушприт, который окован сталью и пробивает галеры и галеоны противника.

В «Завтра» очень веселые редколлегии, и особенно любопытно, что в этом веселье принимают участие люди нескольких поколений. Все происходит в кабинете Проханова, без церемоний.

Четверо отцов основателей — условно шестидесятилетние — производят впечатление занимательных московских оригиналов, на которых непременно обратил бы внимание современный Пыляев. Неброско и немарко одетая молодежь — условно тридцатилетние — все, как на подбор, хохмачи. Все начинается с комической переклички, и тотчас выясняется, что ключевых фигур, несмотря на все железные договоренности, нет и не предвидится, кто-то запил, уехал на чью-то свадьбу, что-то пообещал написать, а еще куда-то запропастился младший Брежнев. Тут же кстати вспоминают виденный на какой-то ноябрьской демонстрации транспарант — «Откопаем Брежнева — будем жить по-прежнему»; разыскивают военкора капитана Шурыгина, который рапортует по телефону, что только что вылетел в Ханкалу, чтобы с первой возможностью выдвинуться в Аргунское ущелье; вечером он обнаруживается в ближайшем ресторане с кружкой светлого. Авторы аналитических статей снабжают главного редактора политическими анекдотами, балагурят про чеченцев, пытающихся приобрести у Анжелики Варум права на песню «Ах, как хочется ворваться в городок». Тут же кто-то начинает читать Блока и Волошина — часами, очень серьезно. Проханов подхватывает. Затем все поют; ну хорошо, не совсем «затем», но вечером, а темнеет зимой быстро, Татьяна Филипповна, мисс Манипенни газеты «Завтра», приносит чаю, кто-нибудь бежит в гастроном за «нарезкой» и алкоголем, редакция поет. Поздние прохожие с подозрением косятся на открытые окна первого этажа, кто-то останавливается и слушает.

В последние годы среди читателей «Завтра» редко встретишь хрестоматийную русскую бабушку; обездоленные, разочаровавшиеся слои отошли от газеты, у них есть другие органы вроде «Дуэли» и «Я — русский». «Мы вели эту яростную борьбу, которая отнимала у нас много сил, но наполняла газету остервенением. Газета такого типа, как наша, держится вспышками ярости. Когда раздражающий фактор исчезает, она начинает увядать, провисать. Это же газета особого типа, не информационная; она замышлялась как газета-прокламация, газета провокация, и когда обстоятельства побуждают нас на такую провокацию и прокламацию, нам хорошо, мы все наполнены гемоглобином».

Кроме пресловутых «бабушек», исчезли и другие читатели, — и Проханов отдает себе отчет в этом. «Во многом исчезла скрытая элита патриотическая, которая в 90-е оказалась пролетаризирована властью. Они ушли во власть, стали компонентами другого уклада, я думаю, что они все больше и больше читают „Коммерсант“ и „МК“. Исчезли спецслужбисты, военные постсоветской поры — а новые, пропрезидентские, у них совсем другие интересы и другие идеалы. Раньше спецслужбы тосковали по тому, что разрушился СССР, что они не смогли уберечь его от краха, а эти новые спецслужбы с удовольствием отлавливают лимоновцев. Для них красный флаг является флагом враждебным. Это люди, которые служат своему Президенту, а получают конверты от корпораций, выполняя их поручения и услуги».

Впрочем, уверен Проханов, «я знаю, что газету „Завтра“ кладут на стол президенту. Не всю газету, а выжимки…».

— Прежде всего колонки «Жили-были» и «Душа неизъяснимая»…

— Несколько раз видели президента плачущего, никто не мог понять, откуда эти слезы. Но я вижу качество слез, и сразу могу сказать, какую рубрику он прочитал.

С другой стороны, газету читают и недоброжелатели; «я думаю, половина наших интернет-заходов из Израиля».

Как главный редактор представляет себе типичного читателя? «Типичный читатель очень похож на меня. Человек, по-прежнему увлекающийся серьезной политикой, но не впадающий в экстатические, часто шизофренические состояния, свойственные нам в 90-х годах. Все, кому нравятся передовицы газеты „Завтра“, — мои читатели. Я думаю, своей экстравагантностью они нравятся и молодым людям, которые могут вовсе не разделять мои убеждения, хотя я думаю, что у молодых людей убеждения все меньше и меньше значат, у них все больше значит форма, в которой эти убеждения излагаются. Значит, это человек, повторяю, может быть патриотических представлений, достаточно эстетизированный, достаточно толерантный, сканирующий спектр патриотических чаяний и представлений, спектр, в котором присутствуют и красные аспекты, вплоть до радикального — не анпиловского, а лимоновского толка, и правые, православные катакомбы, радикальнее Патриархии, альтернативная, ищущая, огненная православная Россия, которая скептически относится к тяжеловесным золотым иерархах, ко всем этим официальным водосвятиям. Такой синтетический тип человека, он чрезвычайно распространен в нашем обществе. Ты ходишь в майке с Че Геварой, с большим православным крестом, читаешь „Financial Times“, запускаешь китайского змея, с большим интересом относишься к тибетской медицине, но при всем этом твой портрет пишет князь Илья Глазунов».