ноги, когда она вошла, слегка поклонился, а я проводил ее до дверей.

— Через полтора месяца снимем швы, — сказал я ей вслед и кинулся назад в гостиную.

— Зигфрид подъехал! Хотя бы сделай вид, что ты занимался.

Тристан подскочил к книжным полкам, схватил «Бактериологию» Гейгера и Дэвиса, записную книжку и нырнул в кресло. Когда вошел его брат, он был погружен в чтение.

Зигфрид остановился перед камином, грея руки. Он порозовел, и вид у него был самый благодушный.

— Я только что говорил с мисс Уэстермен, — объявил он. — Она очень довольна. Вы оба молодцы.

— Спасибо, — сказал я, но Тристану некогда было отвечать: он штудировал учебник, делая пометки в записной книжке. Зигфрид зашел за спинку кресла и поглядел на открытую страницу.

— A-а, Clostridium septique, — пробормотал он со снисходительной улыбкой. — Да, бациллы этой группы стоит подучить. Без них ни один экзамен не обходится. — Он потрепал брата по плечу. — Рад видеть, что ты взялся за ум. А то последнее время ты только шалопайничал. Вечер за учебниками тебе очень полезен. Верно, Джеймс? — Он повернулся ко мне: — Вы сами ему скажите! Еще несколько таких вечеров, и он может ничего не опасаться.

— Совершенно верно.

— Наверстает все потерянное.

— Безусловно.

— Так-то! — И Зигфрид ушел спать.

Глава пятьдесят восьмая

Иногда нас отпускали в город. И вероятно, потому, что я недавно стал отцом, мое внимание на улицах неизменно привлекали детские коляски. Чаще всего их катили женщины, но иной раз можно было увидеть с коляской и мужчину. В городе такое зрелище, впрочем, ничего особенного собой не представляет. Другое дело, если мужчина толкает перед собой коляску по пустынному проселку. И тем более, если в коляске едет большая собака.

Именно это я увидел как-то утром в холмах над Дарроуби и невольно притормозил. В последние недели эта странная пара уже несколько раз попадалась мне на глаза, и было очевидно, что она появилась в наших краях совсем недавно.

Когда я поравнялся с коляской, мужчина посмотрел на меня, приветственно поднял руку и улыбнулся. Эта улыбка на черном от загара лице была удивительно дружелюбной. Я дал ему на вид лет сорок. Загорелая шея не стянута ни галстуком, ни воротничком, линялая полосатая рубаха расстегнута на груди, хотя день выдался холодный.

Я невольно задумался, кто он такой и чем занимается. Костюм, состоявший из ветхой замшевой куртки для гольфа, вельветовых брюк и крепких сапог, ничего мне не сказал. Многие, возможно, сочли бы его просто бродягой, но в нем чувствовалась деловитая энергия, необычная для людей такой категории.

Я опустил стекло дверцы, и щеку мне обжег ледяной ветер йоркширского марта.

— Утро нынче морозное, — заметил я.

Он как будто удивился.

— Ага, — сказал он после паузы. — Похоже, что так.

Я поглядел на коляску, старую и ржавую, на восседающего в ней большого пса. Это был ларчер — помесь колли с грейхаундом. Он ответил мне взглядом, полным спокойного достоинства.

— Хороший пес, — сказал я.

— Джейк-то? Еще какой! — Он снова улыбнулся, открыв ровные белые зубы. — Лучше не найти.

Я кивнул на прощание и поехал дальше, но они еще долго отражались в зеркале заднего вида: коренастый мужчина, который бодро шагал, откинув голову и расправив плечи, и большой пятнистый пес, возвышающийся над детской коляской, точно статуя.

Новая встреча с этой поразительной парой не заставила себя ждать. Я осматривал зубы ломовой лошади во дворе фермы и вдруг заметил, что выше по склону, за конюшней, у каменной стенки, стоит на коленях какой-то человек, а рядом возле детской коляски сидит на траве большая собака.

— Э-эй! Кто это? — спросил я у фермера, кивнув на холм.

Он засмеялся:

— Это Родди Трэверс. Вы его знаете?

— Нет. Как-то перекинулся с ним словом на дороге, и все.

— На дороге? Это верно. — Он кивнул. — Родди только там и увидишь.

— Но кто он? Откуда?

— Вроде бы он йоркширец, только точно не знаю. Да и никто не знает. Но я вам одно скажу: руки у него золотые. За что ни возьмется, все сделает.

— Да, — сказал я, наблюдая, как Трэверс ловко укладывает плоские камни, заделывая пролом в стене. — Теперь ведь мало кто берется чинить эти ограды.

— Верно. Работа не из простых, а умельцев все меньше становится. Родди тут мастер. Ну да ему все по плечу — что изгороди ставить, что канавы копать, что за скотиной ходить.

Я взял напильник и начал обтачивать острые углы на коренных зубах лошади.

— И долго он у вас останется?

— Как кончит со стенкой, так и уйдет. Я бы его подзадержал, да только он никогда в одном месте долго не остается.

— Но где-то у него есть же свой дом?

— Нету. — Фермер снова засмеялся. — Родди живет налегке. Все его добро у него в коляске.

На протяжении следующей недели, пока весна мало-помалу вступала в свои права и на солнечных склонах высыпали первоцветы, я часто видел Родди — то где-нибудь на дороге, то лихо орудующего лопатой в канаве, опоясывающей луга. И всегда тут же был Джейк — трусил рядом или сидел и смотрел, как он работает. Но встретились мы снова, только когда я вакцинировал овец мистера Паусона от размягченной почки.

Всего их было три сотни, и работники загоняли по нескольку овец в маленький закут, где Родди хватал их и удерживал, пока я делал прививку. Оказалось, что и в этом он мастер. Полудикие овцы с холмов пулей проскакивали мимо него, но он спокойно ловил их за длинную шерсть, иногда даже в прыжке, и задирал передние ноги так, чтобы открылся голый участочек кожи под мышкой, который природа, словно нарочно, создала для иглы ветеринара. Снаружи на открытом склоне в своей обычной позе сидел большой ларчер и с легким интересом посматривал на местных собак, которые рыскали между загонами, но ни в какое общение с ними не вступал.

— А он у вас хорошо воспитан, — заметил я.

Родди улыбнулся: