Неоднократное (и безосновательное, и бессудное) продление срока пребывания в лагере (так называемые «смены»).

Учитывая авторитетность и немалые возможности Главного Суда по Правам Человека, требую компенсировать вышеупомянутые ущербы для себя лично и подобных мне страдальцев.

Прошу компенсировать мне каждый день пребывания в этом кошмаре.

В моем варианте это: два жарких месяца в пионерском лагере «Южный» под Евпаторией (60 дней), месяц в пионерском лагере «Ока» (30 дней). Итого 90. Но, помимо перечисленного, сюда следует добавить три месяца в так называемом трудовом лагере в Подмосковье (90 дней).

Итого – 180 дней. Плюс, справедливости ради, необходим коэффициент за повышенную опасность расположения этих учреждений – у моря (как в «Южном») и у реки (как в других случаях).

Думается, мое требование станет первой ласточкой, которая взлетит, знаменуя собой зарю справедливости, циркуль нравственности и молоток праведного возмездия!

Над страной еще развевались красные флаги Ротшильдов.

В конце 1989 года, сидя в редакции журнала «Молодая гвардия», я с удовольствием ощущал себя как на вулкане, чуть ли не в центре событий.

Война шла нешуточная. И демократам, и патриотам казалось, что победа не за горами. С одной оговоркой: демократы знали об исходе происходящего, а романтики-патриоты – нет.

Десятки людей проходили через кабинет, насыщенный письмами со всей страны, рукописями и красным вином (более крепкие напитки выливались в казенные унитазы – военное положение!)

Среди посетителей были конспираторы-публицисты, ходоки с мест, непонятые гении и сумасшедшие. Но автор этих строк имел честь видеть и общаться с достойнейшими людьми того времени. Вспомню ушедших: Галину Литвинову, Евгения Евсеева, Игоря Жеглова, Владимира Бегуна, Игоря Сенявина, Дмитрия Васильева, Александра Малышева. И – слава Богу! – живущих: Станислава Королева, Виктора Острецова, Виктора Тростникова, Вячеслава Ерохина, Владимира Бушина, Бориса Диденко, Николая Лунева…

Действо так захватывало, что, будучи заведующим отдела очерка и публицистики журнала-миллионника, автор этих строк за четыре года опубликовал себя, любимого, только один раз, будучи по природе плодовитым. Хотелось «дать ход» всему талантливому, задавленному, смелому, что в то время вырывалось наружу.

Тогда-то меня и познакомили с Сергеем Жариковым – рок-музыкантом, а по совместительству искрометным в ту пору политтехнологом с чувством юмора настолько необычным, что ему даже угрожала какая-то статья – аналог нынешней «по разжиганию…» Естественно, его работы, исполненные мудрого «стеба», были тут же напечатаны, а автор был произведен в лауреаты «органа ЦК ВЛКСМ». Смею думать, что этот факт стал одной из причин, по которым от него отстали тогдашние официальные зануды.

Жариков стал частым гостем редакции, обогащая своим творческим духом и без того далеко не кладбищенскую атмосферу.

Однажды он привел с собой Андрея Архипова, инженера, которого распирало желание писать. Стал публиковаться и он.

В начале 80-х я работал в «АиФ». К 1989-му там оставался единственный товарищ – Александр Прохоров. Через него-то и удалось переместить «бьющего копытом» инженера в среду, более подходящую его натуре.

«Молодая гвардия» стояла как скала. Или, если без пафоса, лежала как валун. И ваш покорный слуга сидел (среднее между «стоял» и «лежал») примерно так же, млея от потока прекрасных людей. Поэтому, не участвуя в тогдашних уличных акциях, я был в курсе многого из происходящего.

В самом начале 1990-го в этих «новостях» стала появляться диковинная фамилия – Жириновский. Ее я услышал от Архипова, который был тогда кем-то вроде пресс-секретаря. Первого, как я полагаю.

«Жириновского повязали на «Пушке»!

«Папа» нокаутировал целую демонстрацию демократов!»

«Во выдал: «И будет стоять холодный, погруженный во мрак город Таллин!»

«Народ шалеет от «Жирика»!» – подобные «новости с фронтов перестройки» появлялись все чаще.

Это было созвучно настроениям миллионов русских.

И мы устроили встречу с этой новой кометой на политическом небосклоне прямо на 12-м этаже «молодогвардейского» небоскреба. Зал на 800 мест был полон. Провокаторы аккуратно распределены по «точкам»; с другой стороны, записки с вопросами розданы в нужные руки. (Подобные трюки в то время, по «первопутку», использовались часто. Тогда это «катило». Распускались слухи о том, что Жириновский – еврей, что Жириновский – не еврей, что Жириновскому закрыли небо Германии, чтобы он не попал в Страсбург, но он на катере попал-таки в Страсбург; что Жириновский договорился с Собчаком о переносе крейсера «Аврора» в Москву-реку, и крейсер будет палить у Белого дома каждые 12 часов, и неизвестно, холостыми ли только).

В конце концов, люди, пришедшие «очищать» зал, так как истекло оговоренное время, застыли в дверях с открытыми ртами еще часа на полтора…

Надо сказать, что это было время избавления от многих иллюзий. За внешним бурлением угадывалась некая обреченность. Патриотические «ниши» были заполнены или людьми с просчитанными реакциями, или самовлюбленными фазанами, обиженными природой прохиндеями или откровенными провокаторами со Старой площади и Лубянки. Об «агентах влияния» я уж и не говорю.

Смертельную тоску было трудно подавить и общением (хотя я с удовольствием «обрастал» людьми), и красным вином, полезным для сердца.

Не случайно же истекли в подушку эти строки:

Я устал. Мне больше нечем крыть.

Опостылевший себе до рвоты,

Я утратил счастие ловить

Бытия пронзительные ноты.

Гнал коней. Боялся нищеты.

А теперь я словно в нишу всажен…

Мысли, как гниющие киты

На пустынном закордонном пляже.

Явление Жириновского сразу вселило надежду во многих. Главное, что отличало его ото всех других политиков: отсутствие амбициозности. Все явно рвались наверх. А он пришел с чувством рачительного хозяина, который после долгого отсутствия обнаружил полный разор, и без нервозности с ходу начал отдавать распоряжения о том, что подправить, где залатать.

Его речь на I Съезде депутатов Верховного Совета РСФСР эту надежду укрепила стократно…

Итак, в родном журнале я напечатался лишь раз. А личной отдушиной тогда было издательство «Русское Слово», а позднее журналы «К топору» и «Атака». А позднее – издательство «ЖиД» (Жариков и Дьяков). Когда же был затеян выпуск «Сокола Жириновского», – появилась еще одна трибуна.

…Сегодня пожелтевшие единичные брошюрки и журнальчики, напечатанные чуть ли не на туалетной бумаге, стали достоянием истории.

Прошло двадцать лет. Но, перечитывая их, снова ощущаешь трагизм и сладость той поры.

В год 20-летия ЛДПР нелишним будет ощутить атмосферу тех дней, когда на политической сцене мощно появился «наш Вольфыч». Кто-то лучше поймет закономерность этого события, «предощущение» лидера нового типа, поймет логику дальнейших действий ЛДПР вплоть до сегодняшнего дня. Это представляется важным хотя бы потому, что выросло целое поколение новых людей – раз; и что в году 2009-м наступил период, во многом сходный с описанным временем. Напряженность в обществе, неясные надежды, желание сбросить социальные энергии…