же дня Николай и Александра веселились на балу, который давал французский посол маркиз де Монтебелло.

Николай II и Александра Федоровна

Великая княжна Ольга Александровна в своем интервью с Йеном Ворресом заметила по этому поводу: «Я знаю наверняка, что ни один из них не хотел идти к маркизу. Сделано это было лишь под мощным нажимом со стороны его советников. Дело в том, что французское правительство истратило огромные средства на прием и приложило много трудов. Из Версаля и Фонтенбло привезли для украшения бала бесценные гобелены и серебряную посуду. С юга Франции доставили сто тысяч роз. Министры Ники настаивали на том, чтобы Императорская чета отправилась на прием, чтобы выразить свои дружественные чувства по отношению к Франции. Я знаю, что Ники и Алики весь день посещали раненых в больницах. Так же поступили Мамб, тетя Элла, жена дяди Сержа, а также несколько других дам. Много ли людей знает или желает знать, что Ники потратил многие тысячи рублей в качестве пособий семьям убитых и пострадавших в Ходынской катастрофе? Позднее я узнала от него, что сделать это было в то время нелегко: он не желал обременять Государственное казначейство, и оплатил все расходы по проведению коронационных торжеств из собственных средств. Сделал он это так ненавязчиво, незаметно, что никто из нас — за исключением, разумеется, Алики — не знал об этом». Но с легкой руки журналистов новый император получил прозвище Николай Кровавый. Когда Николай вступил на престол, презирать самодержавие в кругах интеллигенции становится хорошим тоном. Мягкому и весьма либеральному царю пришлось вести настоящую войну с наиболее образованными и прогрессивными представителями своего государства. Презрение к нему только усиливало то, что поначалу он старался держаться «в русле» политики своего отца. А когда начал свои реформы, их восприняли с недоверием. Ему пришлось воевать с земским самоуправлением, со студенчеством, что не могло не укрепить его репутацию «Кровавого царя». Тем не менее не стоит забывать, что именно Николай (правда, не совсем по доброй воле) создал первый русский парламент — Государственную думу, ту самую, которая позже отстранит его от власти, но такое развитие событий неизбежно. Экономический подъем, начавшийся при Александре III, требовал новых форм управления и слома старой системы, неизбежен и не зависит от того, насколько мудрые и нравственные или, напротив, глупые и безнравственные люди находились на той и на другой стороне.

Что же касается императрицы, то она предоставила «общественную жизнь», а вся Россия ждала от нее рождения наследника. Отец и дед Николая к моменту вступления на престол уже имели сыновей, и теперь все надеялись, что новый цесаревич не заставит себя ждать. И, действительно, вскоре императрица написала в Германию своему брату: «Думаю, что теперь я могу надеяться — больше нет некоторых обычных явлений, и мне так кажется… О, просто не могу в это поверить, это было бы слишком хорошо и слишком большое счастье».

Беременность протекала тяжело. Александру давно мучили приступы ишиаса, настолько сильные, что в Дармштадте и Англии ей приходилось садиться в инвалидное кресло. Теперь же она снова вынуждена воспользоваться креслом. Она постоянно чувствует слабость, подолгу остается в постели, ее мучит сильная тошнота. Газеты ничего не сообщают о беременности императрицы, из боязни, что исход ее может быть печальным.

Александра и Николай много времени проводят вместе: пока он читает донесения, она просматривает прошения и вырезает марки. Александра старается быть в курсе всех дел мужа и окружающим кажется, что она «держит его на коротком поводке».

Юная Анна Танеева пока только слышит рассказы о ней от своего отца — главноуправляющего Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александра Сергеевича Танеева. Позже, став Анной Вырубовой, фрейлиной и лучшей подругой императрицы, она напишет в воспоминаниях: «Первое мое впечатление об Императрице Александре Феодоровне относится к началу царствования, когда она была в расцвете молодости и красоты: высокая, стройная, с царственной осанкой, золотистыми волосами и огромными, грустными глазами — она выглядела настоящей царицей. К моему отцу Государыня с первого же времени проявила доверие, назначив его вице-председателем Трудовой Помощи, основанной ею в России. В это время зимой мы жили в Петербурге, в Михайловском дворце, летом же на даче в Петергофе.

Возвращаясь с докладов от юной Государыни, мой отец делился с нами своими впечатлениями. Так, он рассказывал, что на первом докладе он уронил бумаги со стола и что Государыня, быстро нагнувшись, подала их сильно смутившемуся отцу. Необычайная застенчивость Императрицы его поражала. “Но, — говорил он, — ум у нее мужской — une tete d’homme”. Прежде же всего она была матерью: держа на руках шестимесячную Великую Княжну Ольгу Николаевну, Государыня обсуждала с моим отцом серьезные вопросы своего нового учреждения; одной рукой качая колыбель с новорожденной Великой Княжной Татьяной Николаевной, она другой рукой подписывала деловые бумаги. Однажды, во время одного из докладов, в соседней комнате раздался необыкновенный свист.

— Какая это птица? — спрашивает отец.

— Это Государь зовет меня, — ответила, сильно покраснев Государыня, и убежала, быстро простившись с отцом.

Впоследствии как часто я слыхала этот свист, когда Государь звал Императрицу, детей или меня; сколько было в нем обаяния, как и во всем существе Государя».

И еще: «Высокая, с золотистыми густыми волосами, доходившими до колен, она, как девочка, постоянно краснела от застенчивости; глаза ее, огромные и глубокие, оживлялись при разговоре и смеялись. Дома ей дали прозвище “Солнышко” — Sunny, — имя, которым всегда называл ее Государь. С первых же дней нашего знакомства я всей душой привязалась к Государыне: любовь и привязанность к ней остались на всю мою жизнь».

Последние недели беременности были особенно мучительными. Роды длились двенадцать часов. Николай и Мария Федоровна все время находились с роженицей. В конце знаменитому акушеру Отту пришлось применять наложение щипцов под хлороформовым наркозом. И не мудрено: ребенок весил 4,5 килограмма. Наконец, как пишет Николай: «…мы услышали вскрик и все с облегчением выдохнули», но родилась девочка, ей дали имя Ольга. Родители были счастливы. Николай говорил окружающим: «Я рад, что у нас родилась девочка. Если бы это был мальчик, он бы принадлежал народу, а девочка принадлежит только нам». Александра утверждает: «Для нас вопрос о поле нашего ребенка не стоит. Наш ребенок — это просто дар Божий». Кажется, оба понимают, что при Дворе, да и в стране, многие будут разочарованы, хотя, пока никто не высказывает упрека в лицо, а вот его сестра великая княжна Ксения пишет, что рождение Ольги