«Мазда» выкатилась на улицу, повернула по Фрунзенскому валу к набережной. До окончания поездки они не произнесли ни слова. Через сорок минут машина съехала с Волгоградского проспекта на Люблинскую улицу, остановилась возле автозаправки. Из темноты вышел человек в плаще, подождал, пока они выйдут.

– Я подожду вас здесь, – сказала Ульяна. – Ни пуха…

– К черту!

Матвей двинулся к человеку в плаще и вдруг узнал в нем Самандара. Остановился. Василий ткнулся ему в спину, чертыхнулся, вытаращив глаза на директора МИЦБИ.

– Вы же… убиты!

– Как видите, не совсем, – невозмутимо ответил Вахид Тожиевич. – Посвященных трудно уничтожить. Пойдемте, друзья, нас ждут.

Матвей повиновался без слов.

Они вошли в небольшой сквер возле одиноко стоящего двухэтажного старинного особняка, сохранившегося, судя по медной доске на фасаде, со времен Петра I, взошли на резное каменное крыльцо, где их ждал еще один человек – Иван Парамонов. Он пожал друзьям руки, подтолкнул их к открывшейся двери, шепнув:

– Идите смело.

Отчего-то оробевшие Матвей и Василий шагнули за порог и, преодолев в полутьме коридор, вошли в комнату с камином, где горел огонь. Отблески его освещали фигуру человека в кресле перед камином, и, хотя в мятущемся свете трудно было разглядеть лицо сидящего, Матвей сразу узнал его.

– Хранитель!

– Матфей?! – эхом отозвался Балуев.

Человек поднял голову, сделал приглашающий жест.

– Проходите, идущие, присаживайтесь. – Он подождал, пока гости снимут куртки и сядут в приготовленные для них кресла. – Меня кое-кто просил помочь вам, и аргументы этих людей показались мне достаточно убедительными. Но все же хотелось бы побеседовать с вами, прежде чем мы перейдем к конкретным делам.

– Кто просил? – полюбопытствовал Матвей.

– Те, кто привел вас ко мне.

– Самандар и Парамонов? – удивился Василий. – Но ведь они же… отступники!

– Может быть, по отношению к воле иерархов, но не по отношению к законам Внутреннего Круга.

– Разве они не преступили Закон мауна?

– Конечно, нет, потому что они нашли Учеников. На подобную ситуацию Закон мауна не распространяется.

– Допустим. И все же непонятно, почему вы согласились помочь нам. Такие люди, как вы, обычно устанавливают контакты только с равными себе.

– А кто сказал, что мы не равны? – По губам Матфея скользнула едва заметная улыбка. – Но мы еще вернемся к этому.

– Хорошо, тогда сразу главный вопрос: чем вы можете помочь нам?

– Ваши друзья просили подключить вас к эгрегору Хранителей. Они сказали, что вы знаете принципы такого вхождения.

– Стать пользователем силы эгрегора можно, лишь став предварительно проводником его идей…

– Абсолютно верно. Вы готовы к этому?

Матвей и Василий переглянулись.

– О каких идеях идет речь?

– Девять Неизвестных, с которыми вы имели честь столкнуться, стратегически правы: реальность требует коррекции на многих уровнях, в том числе и на социальном. К сожалению, структура запрещенной реальности, как и во времена Инсектов, основана на абсолютной слабости, малодушии, бессилии, невежестве, полной уязвимости индивида, который создает коллективные системы защиты, поддержки и контроля. Вся история человечества иллюстрирует власть патологических форм над нормальными. Да, повторюсь: Девять Неизвестных совершенно правы – нашу реальность необходимо жестко корректировать. Но для этой цели они избрали негодные средства. Возможен иной путь.

– Какой же?

– Принцип ненасилия.

– Кажется, мы понимаем.

– Наверное, все же не до конца. Принцип ненасилия не равнозначен религиозному принципу покорности.

– Если это так, – вставил слово Балуев, – то почему вы не вмешаетесь в деятельность Девяти?

– Я мог бы ответить девизом Хранителей: мы подобны Солнцу, которое одинаково светит всем! Но я отвечу иначе: Хранители давно были бы уничтожены, если бы вмешивались в силовые разборки властных эго-структур Мироздания.

– Тогда почему сегодня вы изменили этому принципу?

– Нет, еще не изменил. – Опять беглая улыбка коснулась губ Матфея. – Ведь даже помощь нашего эгрегора – не панацея от вмешательства более мощных сил. Но не буду лукавить: Хранители встревожены. Мы видим, что происходит ускоряющаяся инсектиализация и бестиализация интеллекта: чем умнее индивид, тем отчетливее в нем проступает насекомое и могущественный зверь. Прогресс порождает все большее число титанов ума и пигмеев духа. На примере маршала Сверхсистемы это можно проследить достаточно ярко. Под угрозой дело всей нашей жизни – Хранение Информации. Вот почему мы не можем стоять в стороне.

Матвей покачал головой.

– Вы спохватились слишком поздно.

– Ваша оценка эмоциональна и потому неверна.

– Но мне вы уже не сможете помочь, иерархи заблокировали мне выход в энергоинформационное поле астрала и ментала.

– Астрал и ментал – лишь первые два уровня информационного континуума, существуют и другие – универсум и логос. С помощью эгрегора вы сможете их достичь… если эгрегор Хранителей примет вас. Ведь он тоже – своего рода рой.

– Не эгрегоры мы выбираем, а эгрегоры выбирают нас, – пробормотал Матвей.

– Абсолютно верно.

– А можно пару конкретных вопросов? – вмешался Василий, дождавшись паузы.

– Что оберегают Хранители? И где? В МИРах Инсектов?

– МИРы Инсектов сохранились лишь благодаря воле иерархов, мы не имеем к ним никакого отношения, как и вообще к сохранившимся Великим Вещам той жизни. Мы храним информацию, и место ее хранения – эгрегор.

Василий непроизвольно округлил было губы, чтобы свистнуть, и сдержался, уловив брошенный на него взгляд Соболева.

– Чтоб мне лопнуть! Я никогда бы не… Значит, и оружие Инсектов тоже не находится под вашей опекой?

– Увы, мой друг. И то, что его собираются реактивировать, беспокоит нас еще больше. Если вам удастся помешать этому, грядущее Изменение может не произойти.

– Вам и это известно… что готовится новое Изменение? Если да, то кем?

Матфей отвернулся, подбросил полено в огонь. Из тьмы вдруг выступил его чеканный суровый профиль, и Соболеву на мгновение стало страшно.

– Существует изречение, – медленно проговорил Хранитель. – Бог никогда не отменяет того, что однажды решил, если даже нам и кажется, что происходит нечто противоположное[78]. Аморфы ушли… не все, но большинство. Однако остался тот, внутри которого мы живем… и терпение его не беспредельно.