– Сколько они вам дали?

Психиатр ответил не сразу. Он, манипулировавший с самой опасной материей – человеческим мозгом – он, чьи действия привели к дюжине смертей, вдруг подавился нелепой стыдливостью, когда речь зашла о деньгах.

– Сколько, Ласей?

– Пять миллионов евро.

– И без всяких налогов.

– Я бы вас попросил… Все, что я сделал, – это ради…

– Ради науки, ясное дело. Что произошло потом?

– Я смог продолжить работу по протоколу. Мне понадобилось два года, чтобы уточнить дозировку, технику введения, анализ побочных эффектов, но в прошлом году «Фармакон» был готов.

И снова Эрван уловил скрытую логику событий:

– И тогда вы выбрали того, благодаря кому заполучили деньги: самого Фарабо.

– Это, безусловно, худшая идея, когда-либо приходившая мне в голову.

126

Дождь прекратился. Теперь они оказались в бухте, где песок был усеян разбитыми ракушками и мокрыми отбросами: обрывками сетей, кусками полистирола, осколками стекла… Морская помойка.

Но никакой мусор не мог испортить красоту окружающего: заводь, которую обступили скалы, круглая, как пузырек, отливала розовым и сиреневым, а на заднем плане сосны и папоротники зеленели густым насыщенным цветом.

– Мне нужен был химически чистый убийца, – снова заговорил Ласей, повысив голос, чтобы перекрыть шум совсем близкого моря, – без всякой побудительной причины, кроме жажды крови.

– У Фарабо совсем иной профиль.

– Вовсе нет. Его жестокость вытекала из страха и верований. Он не испытывал никакого удовольствия ни от убийств, ни от измывательств.

– Тогда почему же вы его выбрали?

– Потому что он был у меня под рукой и я его официально похоронил в 2009-м. И вместе с тем он оставался убийцей первой категории, если можно так выразиться. Его агрессивные импульсы были нетронутыми. Его жестокость не имела никаких ограничений. Ни морали, ни жалости. Воздействие «Фармакона» на такого индивидуума явилось бы решающим тестом.

Ничего удивительного: кто способен на большее, тот и меньшее потянет.

– Небольшое уточнение: кто подписал разрешение в 2009-м на кремацию Фарабо?

– Старый местный врач. Он едва глянул на тело. Привык к мертвецам в Шарко.

– Но кого же поджарили в крематории Верна?

– Никого. Плаг сам закрыл гроб. Купюру распорядителям, и – вперед, в огонь.

– Где вы прятали Фарабо?

– В одном институте в Валлони, который я хорошо знал. Я оплачивал его содержание: никаких проблем. Когда «Фармакон» был готов, в феврале 2012-го, я вернул его обратно. Поместил в изолятор и обновил персонал в том крыле больницы. К нему имел доступ только один человек.

– Плаг.

– Именно. Весной я начал лечение. Фарабо реагировал в общем положительно. Проблема заключалась в побочных эффектах. Хотя в данном случае я вынужден говорить скорее о первичных эффектах. Его агрессивность стала… неуправляемой.

– Вы сделали его еще более безумным.

На лице Ласея появилось выражение глубокого огорчения – то самое, которое он наверняка отрабатывал перед зеркалом на случай, если нужно объявить семье о кончине пациента или распорядителям фондов об отсутствии результатов исследований. Позади снова сгущались тучи. Небо напоминало гигантский пейзаж из серых перевернутых гор, указывающих вершинами на наклонную и черную линию моря.

– Сколько времени длилась эта… преамбула?

– Не знаю.

– То есть как это?

– Фарабо сбежал до завершения лечения.

Теперь все стало кристально ясно: этот мудак химически перевозбудил зверя и позволил ему сбежать с пеной на губах. Как говорил Морван, «никто не гарантирован от худшего».

– Фарабо стал спокойнее. Его приступы ярости случались все реже. Я ошибочно решил, что мы вступили во вторую фазу – усмирения. Короче, в сентябре ему удалось улизнуть и украсть институтский «зодиак».

Еще одна ошибка. Они ни разу не проверили, имеются ли у Шарко какие-либо плавсредства, хотя по расположению у заведения был выход к морю.

– Черт побери, почему вы мне ничего не сказали?

– Я… я боялся, что меня арестуют. И к тому же я хотел продолжить свои исследования.

Страх виновного и безумие ученого безнадежно спутались в этом больном мозгу. Уголовные статьи 122-1 и 122-2 со всеми своими параграфами в полной мере воздадут должное этому пожарному-пироману. И несмотря на всю лежащую на нем ответственность, он без сомнения будет признан… не подлежащим ответственности.

– Фарабо двинулся в направлении Кэрверека, – продолжил врачеватель. – Он причалил в окрестностях ланд и наткнулся на Виссу Савири. И Фарабо превратил первого встреченного им человека в нконди.

Круг замкнулся: все возвращалось к первому убийству. К истерзанному телу бедного курсанта, положившему начало темной веренице.

– Ничего не сходится. Где он взял гвозди, зеркала? Как он смог извлечь органы?

– Вы не поняли: нганга вернулся. Аналоги не только усилили его склонность к жестокости, они еще и возбудили его мозг. Человек-гвоздь испытывал прежние страхи и прибегал к прежним радикальным методам самозащиты. Он украл все, что ему было нужно для манипуляций: инструменты, острые предметы, железяки.

Эрван вспомнил об «обряде посвящения», о пилотах-новичках – их называли Крысами, – брошенных в ландах, о Лисах, которые преследовали их с мощными фонарями. Как Фарабо смог остаться незамеченным? Где именно он совершил свое преступление?

Ласей догадался, о чем он думает:

– Мне кажется, он затаился в заброшенном крейсере, который лежит на берегу…

– «Нарвал»?

– Я не знаю его названия.

– Допустим, что ему попался Висса и он сумел заманить парня на эту развалину или же застал его уже там. Зачем же потом идти на риск и перевозить тело на остров Сирлинг, если сам он был в бегах?

– Это не он перевез, а мы с Плагом. Когда мы заметили исчезновение Фарабо, то отправились на поиски. А нашли только труп, и я сразу же решил его спрятать. Я надеялся, что его обнаружат как можно позже. А тем временем рассчитывал отловить Фарабо.

– Что произошло потом?

– Мы искали его по всему району. И в конце концов вынуждены были бросить это дело. Я надеялся, что он вернется сам.

– Почему?

– Из-за нейромедиаторов. Я не знал, какие именно последствия может вызвать внезапное прерывание курса, но у Фарабо должна была начаться ломка.

Погода окончательно шла ко дну, как тяжелая разваливающаяся посудина. Море перекатывало свои обиды. Массы темной воды взрывались о прибрежные скалы и в бьющейся пене опадали на каменные зубья.