Егор слегка поежился:

– Еще б не знать… Злой, как черт… Поди-ка бить станет! Но я не боюсь! – Тут же спохватился он. – Пускай его бьет! Все одно учиться буду.

– Он не будет тебя бить. – Главный говорил спокойно и решительно, и словам его нельзя было не верить. – И не так уж он зол. А мастер это хороший, все говорят. Он и выучит тебя резцом владеть. А там посмотрим. Может, и дальше учиться будешь, если окажешься способным. Я договорюсь, чтобы тебе платили пока как ученику мастера. А из какой ты губернии? Как тебя писать?

– Я питерский, – гордо сказал Егорушка. – И не крепостной. Батька у меня раньше на заводе Берда работал, а после вот сюда нанялся, собор строить. Работал хорошо, только шибко уставал… Тогда, когда брус-то сорвался, все отскочили, а он не поспел…

Огюст опустил голову, отвел взгляд и несколько минут молчал. Одна из морщин, вертикально перечертившая его лоб, стала вдруг углубляться и даже немного удлинилась. Егорушке ужасно захотелось ее разгладить, и он не утерпел: осторожно, одним пальцем провел по ней вверх и вниз и ощутил на пальце теплую влагу: пот, невидимо проступивший на лбу главного.

Через два дня Егор Демин был зачислен учеником к мастеру-мраморщику Лажечникову и поселился с ним и с другими резчиками в их удобном и теплом бараке.

Павел был рад взять мальчика в обучение.

– Бог вознаградит вас, ваша милость, за доброту к сироте! – сказал он главному архитектору, который сам привел к нему ученика.

– Но смотри же, Павел Сергеевич, головой мне за мальчика отвечаешь. Чтоб он по лесам не лазал и под брусья не попадал, – предупредил Монферран.

– Догляжу, как за дитем родным! – пообещал мастер.

– И без подзатыльников учи, понял?

– А уж это как придется! – Лажечников развел руками и хитро подмигнул, отчего его изуродованное лицо сразу стало приятнее. – Не могу слова дать, но уж постараюсь. Да вы ж не бойтесь, Август Августович, от подзатыльников детишки только понятливей бывают…

Обучение Демина мастер начал с первых же дней, и вскоре до Монферрана дошло, что Лажечников доволен Егоркой. Впрочем, мальчик нередко появлялся в доме у главного архитектора, вернее, во дворе его дома, куда ему было разрешено приходить в свободное время, чтобы проведать любимых греческих богов. Там он подолгу играл с Еленой, и вскоре дружба их стала так тесна, что Элиза и Анна без раздумий начали брать Егорушку на воскресные прогулки по Летнему саду, зная, что с ним Леночке будет куда веселее, да заодно он и маленького Мишу покатает на плечах, если Алексей не сможет пойти гулять со всем семейством.

Алексею нравился смышленый мальчишка, он не возражал против дружбы его с Еленой, наоборот, ей радовался и сам учил Егорку читать и писать, чтобы ему стали доступны Леночкины книжки.

– Ты рассказывай ему все, что знаешь, – говорил он дочке. – Он видишь как понимает все! Ему сейчас только и учиться, грамоту узнавать. Я вон в девятнадцать первые буквы узнал и то теперь грамотный. А из него, как знать, кто еще будет? Может, умней нас всех вырастет!

В этот вечер гости собрались как-то сами собою, как шепнула мужу на ухо Анна, «взяли да и напросились…». Явились ученики-архитекторы Штакеншнейдер и Ефимов, молодой помощник Монферрана на строительстве Шибаев (этот зашел с докладом, да так и остался). Явился художник Плюшар[56], свой человек в доме с тех пор, как лет семь назад он написал неплохой портрет хозяина. Неожиданно пришел Деламье.

Первым же явился и последним ушел гость, который недавно стал вхож в «дом каменщика», но, кажется, уже пользовался здесь доверием. Это был совсем еще молодой человек, ему было двадцать четыре года, однако его уже знали в ученых кругах и говорили о нем как о будущем блестящем археологе и историке. Он носил фамилию Кене и в придачу титул барона, но прозывался попросту Борисом Васильевичем. Этот юный любитель древностей проник в особнячок на Мойке с чьим-то рекомендательным письмом и заявил хозяину, что «спать не может», мечтая увидать монферрановскую коллекцию. Огюст снисходительно выслушал молодого человека и провел его по внутреннему двору, в котором стояли античные и несколько современных статуй, затем показал камеи, фарфор и шпалеры. К его удивлению, Борис Васильевич, правда смущаясь и краснея, как гимназист, однако же с полным знанием дела, тут же дал характеристику некоторым статуям, которые сам архитектор не мог точно датировать, а затем, увлекшись, прочитал чуть ли не целую лекцию о возникновении искусства камеи в Древней Греции и, внезапно сбившись, умолк, заметив, что знаменитый архитектор смотрит на него, широко раскрыв глаза и только что не открыв рот.

– Простите меня! – Тут барон даже побледнел. – Вы занятой человек, а я вам горожу глупости всякие да рассказываю то, что вы и без меня знаете…

– Нет, мсье, не знаю!

И с этими словами Монферран подхватил онемевшего от радости Кене под руку и увлек в свой кабинет.

С тех пор молодой археолог стал своим человеком «в доме каменщика».

– Право, не уходил бы отсюда! – проговорил Кене, выходя с Алексеем во двор и при свете масляного фонаря рассматривая статуи. – Среди какой красоты вы живете, Алексей Васильевич!

– Я живу среди чудес! – улыбаясь, заметил управляющий. – А вы полюбуйтесь на них, сударь, не то ноябрь на дворе, мы их скоро в ящики попрячем, чтобы не простудились… И вы бы пальто застегнули, на улице ветер…

Когда Кене ушел, Алексей погасил дворовый фонарь, перед тем пройдясь между статуй, которые вечером нравились ему еще больше, чем днем, ибо в них появлялось что-то загадочное, неуловимое и в застывших их позах мерещилось слабое движение. Затем управляющий запер двери и, загораживая ладонью голубоватый язычок свечи, стал подниматься по лестнице.

Из гостиной доносились голоса Анны и Вари, приводивших в порядок стол. В коридоре вторая горничная, низенькая полная Ольга, подметала пол, стараясь потише шаркать метлой.

– Хозяин куда пошел? – спросил ее Алексей.

– В кабинет к себе, – ответила служанка. – И вас зовет.

Алексей быстро прошел часть коридора и постучал в дверь, украшенную инкрустацией с цветами и колибри.

– Заходи! – крикнул из-за двери Огюст.

Он сидел, как обычно, за столом, склонившись над небольшим акварельным рисунком. Управляющий подошел и через его плечо взглянул на лист. Там был нарисован пейзажный садик возле занятной круглой башни.

– Нравится? – спросил Монферран, не отрывая тонкой собольей кисточки от шероховатой поверхности бумаги.

– Красиво, – подтвердил Алеша. – И для кого вы такую сказку делать будете?

– Представь себе, для собственного дома. – Архитектор чуть повернул голову и подмигнул управляющему. – Могу я и себе что-то сделать, а? Хочу вот дом еще немножко перестроить, реконструировать. Только не сейчас, а через год-два. Сейчас не до того. Надо начать интерьер.