знает о слежке, которая ведётся за ним.

«Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму»

«Двенадцать лет, любезный друг, я не писал к тебе, — с удивлением читал Пушкин. — Не знаю, как на тебя подействуют эти строки: они писаны рукою, когда-то тебе знакомою; рукою этою водит сердце, которое тебя всегда любило; но двенадцать лет не шутка. Впрочем, мой долг прежде всех лицейских товарищей вспомнить о тебе в минуту, когда считаю себя свободным писать к вам; долг, потому что и ты же более всех прочих помнил о вашем затворнике.

Книги, которые время от времени пересылал ты ко мне, во всех отношениях мне драгоценны: раз, они служили мне доказательством, что ты не совсем ещё забыл меня, а во-вторых, приносили мне в моём уединении большое удовольствие. Сверх того, мне особенно приятно было, что именно ты, поэт, более наших прозаиков заботишься обо мне: это служило мне вместо явного опровержения всего того, что господа, люди хладнокровные и рассудительные, обыкновенно взводят на грешных служителей стиха и рифмы. У них поэт и человек недельный одно и то же; а вот же Пушкин оказался другом гораздо более дельным, чем все они вместе.

Верь, Александр Сергеевич, что умею ценить и чувствовать все благородство твоего поведения: не хвалю тебя и даже не благодарю, потому что должен был ожидать от тебя всего прекрасного; но клянусь, от всей души радуюсь, что так случилось. — Моё заточение кончилось: я на свободе, т. е. хожу без няньки и сплю не под замком».

Письмо пришло из Баргузина (Забайкалье), автором его был В. К. Кюхельбекер, отбывавший в Сибири ссылку, куда угодил за убийство М. А. Милорадовича, военного генерал-губернатора Петербурга. «Казнь» царского сатрапа Вильгельм Карлович совершил без видимой необходимости, поддавшись неожиданному порыву своей импульсивной натуры. В итоге двадцать лет каторги.

Восемнадцать месяцев Кюхельбекера держали в крепостях: Петропавловской, Кексгольмской и Шлиссельбургской; затем перевели в Динабургскую. После десяти лет заключения последовала ссылка, которую Вильгельм воспринял как свободу, о чём поспешил сообщить своему первому другу. На его письмо Пушкин ответил стихами:

Кто из богов мне возвратил

Того, с кем первые походы

И брани ужас я делил…

Выдав их за вольный перевод оды Горация «К Помпею Вару». В приведённых строках поэт в иносказательной форме вспоминал время учёбы и первые послелицейские годы, когда он и его товарищ входили в жизнь, что он приравнивал к ужасу баталий.

Затем для Кюхельбекера последовали новые сражения: 14 декабря, тюрьмы и ссылка. Но вот он возвратился в пенаты (мечта Пушкина), и друг радостно встречает его в своём скромном жилище:

А ты, любимец первый мой,

Ты снова в битвах очутился…

И ныне в Рим ты возвратился

В мой домик тёмный и простой.

Садись под сень моих пенатов.

Давайте чаши. Не жалей

Ни вин моих, ни ароматов.

Венки готовы. Мальчик! лей.

Теперь некстати воздержанье:

Как дикий скиф хочу я пить.

Я с другом праздную свиданье,

Я рад рассудок утопить (3, 340).

Письмо Кюхли (государственного преступника) Пушкин расценил как реальное свидание с другом, и в этом главный смысл стихотворения. Но поэт так удачно завуалировал его, что только в наше время была разгадана тайна «вольного перевода» Горация[141].

* * *

Они познакомились перед открытием Царскосельского лицея осенью 1811 года. Кюхельбекер был на два года старше Пушкина. Долговязый и чудаковатый, Вильгельм несколько напоминал Дон Кихота и был романтиком по складу своего мышления. Директор лицея Е. А. Энгельгардт так характеризовал его:

— Имеет много таланта, много прилежания, много доброй воли, много сердца и много чувства. Он верная невинная душа, и упрямство, которое в нём иногда проявляется, есть только донкихотство чести и добродетели с значительной примесью тщеславия.

Сокурсники любили Кюхельбекера и звали его Кюхлей. Но за его чудаковатость подшучивали над ним. Образцами к сочинительству были для Кюхли поэты XVIII столетия, в частности поэма В. К. Тредиаковского «Тилемахида» (1766), о чём Пушкин упомянул в своём первом опубликованном стихотворении «К другу стихотворцу»:

Быть может, и теперь, от шума удалясь

И с глупой музою навек соединясь,

Под сенью мирною Минервиной эгиды[142]

Сокрыт другой отец второй «Тилемахиды».

Не удержался Пушкин от колкости в адрес приятеля и в стихотворении «Пирующие студенты»:

Вильгельм, прочти свои стихи,

Чтоб мне заснуть скорее.

Пушкин в шутку называл Вильгельма внуком Тредиаковского и дал ему имя — Клит:

Покойник Клит[143] в раю не будет:

Творил он тяжкие грехи.

Пусть Бог дела его забудет,

Как свет забыл его стихи!

Конечно, всё это — подростковые шалости. Но вот стихотворение «Разлука», посвящённое Кюхельбекеру при окончании лицея:

В последний раз, в сени уединенья,

Моим стихам внимает наш пенат.

Лицейской жизни милый брат,

Делю с тобой последние мгновенья.

Прошли лета соединенья;

Разорван он, наш верный круг.

Прости! Хранимый небом,

Не разлучайся, милый друг,

С свободою и Фебом!

Узнай любовь, неведомую мне,

Любовь надежд, восторгов, упоенья:

И дни твои полётом сновиденья

Да пролетят в счастливой тишине!

Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы,

При мирных ли брегах родимого ручья,

Святому братству верен я.

И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),

Пусть будут счастливы все, все твои друзья! (1, 269)

Лицей Кюхельбекер окончил с серебряной медалью и был выпущен в Главный архив Иностранной коллегии. Но чиновником он быть не хотел и устроился преподавателем российской словесности в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте. В пансионе учился Лев Пушкин, брат поэта. Александр Сергеевич, навещая его, встречался с Вильгельмом, который жил при институте.

В апреле 1820 года, когда стало известно о грозившей Пушкину расправе, Кюхельбекер встал на защиту друга. В Вольном обществе любителей российской словесности он прочитал стихотворение «Поэты»:

И ты, наш новый корифей,

Певец любви, певец Руслана,

Что для тебя шипенье змей,

Что крик и Филина и Врана? —

Лети и вырвись из тумана,

Из тьмы завистливых времён.

Сразу после публичного выступления Кюхельбекера на него последовал донос министру внутренних