неприятеля; вопиет ли народ, наполняющий леса или великими толпами идущий в дальние края России, его ничто не возмущает, ничто не сильно поколебать твёрдости духа его. Часто бываю волнуем невольными сомнениями: куда идут войска? Для чего уступают области? И чем, наконец, всё это решится? Но лишь только взглядываю на лицо этого вождя сил российских и вижу его спокойным, светлым, безмятежным, то в ту же минуту стыжусь сам своих сомнений. Нет, думаю я, человек, не имеющий обдуманного плана и верной цели, не может иметь такого присутствия, такой твёрдости духа!..»

Царь сам наказывал Михаилу Богдановичу беречь армию, но, под давлением недовольных, вынужден был пойти на замену главнокомандующего. Барклаю де Толли было предписано «с вверенною 1-й армией состоять в точной Кутузова команде». Об этом же уведомил его новый главнокомандующий, на что Михаил Богданович смиренно ответил: «В такой жестокой и необыкновенной войне, от которой зависит сама участь нашего Отечества, всё должно содействовать только одной цели и всё должно получить направление своё от одного источника соединённых сил. Ныне под руководством вашей светлости будем мы стремиться с соединённым усердием к достижению общей цели, — да будет спасено Отечество».

Конечно, сдать командование, не реализовав своих планов, не оправдав возлагавшихся на него надежд, было нелегко. Помогало сознание необходимости единения перед лицом нависшей угрозы. Словом, было не до личных обид:

И на полупути был должен наконец

Безмолвно уступить и лавровый венец,

И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —

И в полковых рядах сокрыться одиноко.

Там, устарелый вождь, как ратник молодой,

Искал ты умереть средь сечи боевой.

Вотще!..

Мнение о том, что Михаил Богданович искал смерти, сложилось у современников по наблюдению за ним на Бородинском поле, где он защищал центр и правый фланг. Барклай де Толли лично водил войска в атаку, участвовал в кавалерийской схватке, под ним пало пять лошадей, были убиты два и ранены семь адъютантов из двенадцати.

На совете в Филях Михаил Богданович имел мужество высказаться за оставление Москвы. «Главная цель заключается не в защите Москвы, а в защите Отечества», — заявил он.

После прихода армии в Тарутино Барклай де Толли подал в отставку. В ожидании оной писал жене: «Готовься к уединённому и скудному образу жизни, продай всё, что ты сочтёшь излишним, но сохрани мою библиотеку, собрание карт и рукописи в моём бюро».

К счастью для полководца, после изгнания захватчиков с территории России до многих наконец-то дошло: а ведь Барклай был прав, вопреки всему и всем сохраняя армию! Настроение в обществе изменилось, и Михаил Богданович был вновь призван на службу. В конце ноября царь писал ему:

«Мне только остаётся сохранить вам возможность доказать России и Европе, что Вы были достойны моего выбора, когда я Вас назначил главнокомандующим. Я предполагал, что Вы будете довольны остаться при армии и заслужить своими воинскими доблестями, что Вы и сделали при Бородине, уважение даже Ваших хулителей.

Вы бы непременно достигли этой цели, в чём я не имею ни малейшего сомнения, если бы оставались при армии, и потому, питая к Вам неизменное расположение, я с чувством глубокого сожаления узнал о Вашем отъезде. Несмотря на столь угнетавшие Вас неприятности, Вам следовало оставаться, потому что бывают случаи, когда нужно ставить себя выше обстоятельств.

Будучи убеждён, что в целях сохранения своей репутации Вы останетесь при армии, я освободил Вас от должности военного министра, так как было неудобно, чтобы Вы исполняли обязанности министра, когда старший Вас в чине был назначен главнокомандующим той армии, в которой Вы находились. Кроме того, я знаю по опыту, что командовать армиею и быть в то же время военным министром — несовместимо для сил человеческих.

Вот, генерал, правдивое изложение событий так, как они происходили в действительности и как я их оценил. Я никогда не забуду существенных услуг, которые Вы оказали Отечеству и мне, и я хочу верить, что Вы окажете ещё более выдающиеся. Хотя настоящие обстоятельства самые для нас благоприятные ввиду положения, в которое поставлен неприятель, но борьба ещё не окончена и Вам поэтому представляется возможность выдвинуть Ваши воинские доблести, которым начинают отдавать справедливость».

В 1813 году Барклай де Толли командовал русско-прусскими войсками. За сражение под Кульмом был награждён орденом Святого Георгия 1-го класса; после Лейпцигского сражения — возведён в графское Российской империи достоинство; за взятие Парижа получил чин генерал-фельдмаршала. И всё это в ознаменование подвигов на поле брани и особых заслуг, оказанных им престолу и Отечеству.

То есть деяния Барклая де Толли были признаны и оценены при его жизни. Поэтому окончание стихотворения Пушкина, которое цитировалось выше, излишне драматизирует действительность:

Преемник твой стяжал успех, сокрытый

В голове твоей. А ты, непризнанный, забытый

Виновник торжества, почил — и в смертный час

С презреньем, может быть, воспоминал о нас!

Когда стихотворение было опубликовано, на него откликнулся «Критической заметкой» писатель Л. И. Голенищев-Кутузов. В частности, он писал: «Поэт полагает, что генерал Барклай де Толли уступил лавровый венок князю Голенищеву-Кутузову. Сожаления достойно, что наш поэт позволил себе такой совершенно неприличный вымысел».

На заметку Логгина Ивановича, председателя учёного совета Морского министерства и члена Российской академии, Пушкин дал обстоятельное «Объяснение» («Современник», 1836, т. IV).

«Одно стихотворение, напечатанное в моём журнале, — писал он, — навлекло на меня обвинение, в котором долгом полагаю оправдаться. Это стихотворение заключает в себе несколько грустных размышлений о заслуженном полководце, который в великий 1812 год прошёл первую половину поприща и взял на свою долю все невзгоды отступления, всю ответственность за неизбежные уроны, предоставляя своему бессмертному преемнику славу отпора, побед и полного торжества. Я не мог подумать, чтобы тут можно было увидеть намерение оскорбить чувство народной гордости и старание унизить священную славу Кутузова; однако ж меня в том обвинили».

Далее, отдав должное спасителю России, Пушкин спрашивал своего оппонента: «Мог ли Барклай де Толли совершить им начатое поприще? Мог ли он остановиться и предложить сражение у курганов Бородина? Мог ли он после ужасной битвы, где равен был неравный спор, отдать Москву Наполеону и стать в бездействии на равнинах Тарутинских?»

И так отвечал на эти вопросы: «Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение, один Кутузов мог отдать Москву неприятелю, один Кутузов мог оставаться в этом мудром деятельном бездействии, усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты, ибо Кутузов один облечён был в народную доверенность, которую так