Разумеется, в конце концов Лиза опомнилась, купила себе небольшой домик в Пимлико[104], не желая пока слишком далеко уезжать от Нелли. Она еще успеет вернуться в Голливуд.

— О чем призадумались? — произнес вдруг чей-то голос.

Лиза удивленно подняла голову. Тони вернулся и смотрел на нее сверху вниз с вопросительной улыбкой на добродушном лице.

— Ни о чем особенном, — ответила она.

— В такой очаровательной головке не должно быть места мрачным мыслям.

— Не судите опрометчиво, — сказала Лиза. — Я думала о том, почему вы попросили Барбару Хини познакомить нас.

На его лице появилось озадаченное выражение.

— Я просто хотел пожать вам руку, вот и все. Не каждый день выпадает возможность познакомиться со знаменитой актрисой, особенно с такой красивой, как вы.

Лиза внезапно почувствовала, что ей надоели комплименты и пустые разговоры.

— Чем вы занимаетесь? — небрежно поинтересовалась она.

Тони, похоже, уловил перемену в ее настроении и ответил столь же небрежно:

— Я — ЧП.

— Что это значит — частный предприниматель или член парламента?

— Последнее, — с легкой обидой ответил он, и она с трудом скрыла улыбку.

— От какой партии?

— Консервативной, разумеется, — отозвался Тони, словно сама мысль о том, что он может принадлежать к какой-либо иной партии, была для него оскорбительной.

Лиза рассмеялась.

— О боже, что сказали бы мои родственники, узнай они о том, что я мирно беседую с вами!

— Они лейбористы?

— Причем убежденные… большинство из них, во всяком случае.

На выборах в 1979 году, то есть два года назад, Стэн, по словам Нелли, голосовал за консерваторов. «Собственно, я не виню его, — сказала сестра. — Когда в прошлом году умерла его мать, ее тело пролежало в морге несколько недель, потому что могильщики устроили забастовку в Ливерпуле. Как бы мы себя чувствовали, Лиз, если бы не могли похоронить маму?» И теперь, всякий раз, когда кто-либо из О’Брайенов терял работу из-за экономического кризиса, они во всем винили Стэна.

— А вы? — Тони с неподдельным интересом смотрел на Лизу.

— Я вообще не голосовала. Меня не интересует политика.

Он выразительно приподнял красивые, поразительно черные брови.

— Ага, плодородная почва. С удовольствием поработаю с вами.

— Тони, тебя подвезти до вокзала? — К краю сцены подошел невысокий пухлый мужчина и взмахнул рукой с зажатым в ней стаканом, привлекая их внимание. — Если ты не поспешишь, то опоздаешь на ночной поезд.

— Сейчас я тебя догоню, Картер. — Тони повернулся к Лизе: — Завтра я должен быть в своем йоркширском избирательном округе. Могу я увидеться с вами снова? Как вы смотрите на то, чтобы приехать ко мне на следующие выходные? У меня будет еще несколько гостей.

Лиза сморщила носик:

— Надеюсь, это будет не охота и не рыбная ловля?

— Никоим образом. Мы ограничимся едой и питьем, ну и светской болтовней. — Тони поцеловал ей руку. — Скажите, что приедете, пожалуйста.

— Вы меня уговорили, — произнесла она.

После того как он ушел, Лиза осталась на своем месте, глядя на сцену. Она видела, как Барбара Хини, их продюсер, ухватила под руку автора «Занавешенного окна», Мэттью Дженкса, поразительно красивого мужчину средних лет с гривой черных вьющихся волос. Лиза поморщилась. Мэттью был хорошим драматургом, пожалуй, даже блестящим, но способ, которым он воспользовался для достижения успеха, не вызывал у нее ничего, кроме презрения.

Вскоре после того, как четыре года назад Лиза поселилась в Пимлико, ей позвонил Ральф и сказал, что у него есть пьеса для двух актеров, которая прекрасно подходит им обоим.

— Я встретил этого парня, Мэттью, в поезде, когда возвращался с Эдинбургского фестиваля, — пояснил Ральф. — Мы разговорились, и он… В общем, он поселился у меня — ты же знаешь, после смерти Гэри у меня никого не было. И оказалось, что Мэттью — драматург. Почему бы тебе не заглянуть к нам вечерком? Мы вместе почитаем пьесу.

Лиза приехала, просто чтобы сделать ему приятное, и вынуждена была согласиться, что пьеса «Сухостой» действительно великолепна.

— Но я киноактриса, Ральф, — запротестовала Лиза. — Я просто боюсь выходить на театральные подмостки.

— Мэттью полагает, что ты идеально подходишь на роль Сары Вуд, — стоял на своем Ральф. — Когда я сказал ему, что мы — друзья, он сам предложил, чтобы я пригласил тебя.

И Мэттью, нервно суетившийся позади в обтягивающих джинсах и поношенном свитере, закивал головой.

— Разумеется, когда я писал пьесу, то не подозревал об этом, но когда Ральф упомянул ваше имя, я понял, что подсознательно имел в виду кого-то вроде вас.

— Я буду стоять столбом и не смогу сойти с места, — слабо сопротивлялась Лиза. — Даже если я выучу свои реплики назубок, я все равно забуду их в нужный момент.

— Давай хотя бы попробуем, — уговаривал ее Ральф. — Сделай одолжение мне, сделай одолжение Мэттью. Мы начнем репетировать потихоньку, без лишнего шума, а потом, если ты по-прежнему будешь упорствовать, мы найдем тебе замену.

Лиза неохотно согласилась, и как-то так получилось, что, несмотря на заверения Ральфа, газетчики пронюхали обо всем. «Звезда Голливуда появится на сцене у нас в Уэст-Энде», — прочла Лиза неделю спустя в театральной хронике, хотя Ральф клялся, что ничего не знал об этом, и она была склонна ему верить.

Репетиции превратились в настоящую пытку. Лиза чувствовала себе зажатой, скованной, и хотя вне сцены никогда не лезла за словом в карман, стоило ей оказаться на театральных подмостках, как она и предрекала, волнение брало верх и она моментально забывала все реплики. Если бы не тот факт, что все знали о том, что пьеса готовится к постановке, Лиза уже давно отказалась бы от этой роли. Продюсер, Барбара Хини, настоящая неряха, имеющая, впрочем, некоторый авторитет в театральном мире, была в отчаянии, и дублерша Лизы нетерпеливо облизывалась, надеясь хотя бы на несколько вечеров стать звездой во время предварительного турне по провинции, прежде чем в труппе появится еще одна знаменитая актриса.

Но в ночь премьеры случилось настоящее чудо. Во всяком случае, Лиза затруднялась подобрать другое слово для того, что произошло. Они начали с Норвича, и в театре яблоку негде было упасть. Нервы у Лизы звенели, как натянутые струны, и она отыскала Ральфа в гримерной, надеясь услышать от него слова утешения, но вместо этого обнаружила, что он выглядит совсем больным и лицо у него белое как мел.

— С тобой все в порядке? — с тревогой спросила она.

— Нет, мне страшно. У меня желудок подкатывает к горлу, но я всегда так чувствую себя перед премьерой нового спектакля.